Футуризм, загадочность и концепция antipodium – неизменные составляющие идентичности бренда Pirosmani, во главе которого стоит его основательница – петербургский дизайнер Женя Малыгина. Автор Harper`s BAZAAR Kazakhstan Сандро Радаев посетил московскую студию дизайнера и узнал из первых уст, на чем стоит эстетика Pirosmani, к каким приемам неизменно прибегает команда бренда и как за последние пятнадцать лет изменились условия работы в российском модном бизнесе.
HB: Существует ли определенный образ «человека Pirosmani»? Если да, то что он из себя представляет?
Женя Малыгина: Мне кажется, каждый человек видит себя в своем определенном образе. А каким я его вижу? Я даю возможность каждому клиенту раскрыть себя индивидуально в тех вещах, которые я делаю. То есть, я не могу создать такой образ, который существовал бы виртуально или в моем сознании. Я будто подбрасываю свою идею в воздух, а она уже принимает форму независимо от меня. Поэтому я могу сказать, что не существует образа бренда, они возникают в зависимости от тех людей, которые приобретают одежду. И всякий раз это какое-то новое преломление образа Pirosmani. Я потом только могу следить за тем, как он развивается. Иными словами, я даю какие-то посылы, выпускаю какую-то информацию, одежду, а потом уже вижу как персоналии, люди преобразуют это в контексте своей собственной истории.
HB: А если обратиться к ретроспективе? Можно ли проследить наличие некой призмы, сквозь которую преломляются все коллекции Pirosmani? Или назовем это явлением, которое будет присуще бренду и которое можно описать тремя словами.
ЖМ: Наверное, оно есть, но я не смогла бы описать его самостоятельно. Нужно, чтобы на него смотрели со стороны, потому что все, что создавалось на протяжении стольких лет – отражает меня, это собственное «Я». И я не могу посмотреть со стороны на то, что делаю сама.
HB: Я прочитал в одном из ваших интервью, что вы создаете одежду для творческих людей. А могли бы вы конкретизировать образ человека, для которого создаете эту одежду? Можно ли распознать человека, который носит Pirosmani?
ЖМ: Моя одежда достаточно сложная. И чтобы ее воспринять, нужно чтобы сама личность была интересная, это большой показатель внутреннего развития. Сродни тому, есть ли у человека способность воспринимать сложное искусство, сложную музыку.
HB: Если посмотреть на все ваши коллекции, они всегда были достаточно футуристичными, авангардными. Хотя раньше спроса на такой продукт в России не было. Сейчас существует мода на причудливые деконструктивные формы, сложную одежду, но такого не было, когда вы начинали. Осозновали ли вы тогда, что публика не готова адекватно принять подобную эстетику?
ЖМ: Я думаю, что и сейчас люди не готовы воспринимать такое. И, самое забавное, я уверена, что время никогда не придет. Люди любят смотреть на футуризм, но к нему они всегда не готовы. И тогда, и сейчас, мой бренд балансирует на грани: мы хотим быть такими, какими быть очень сложно.
HB: На грани творчества и коммерции?
ЖМ: Конечно! И это очень сложный баланс.
HB: Но, тем не менее, он достижим? Раз вы продолжаете создавать коллекции? Или невостребованность все же ощущается?
ЖМ: Мы эмоционально востребованы. То есть, у нас есть люди, которые хотят нас видеть, приходить, щупать, но не каждый из них готов носить. У нас существует коммерческая линия, которая предполагает продажи, за счет нее мы и существуем. А художественная линия – ее потребителями выступают чаще всего артисты, это что-то близкое к haute couture. Соответственно, за счет наличия коммерческой линии мы и балансируем.
HB: Сейчас многие люди становятся дизайнерами, а когда вы встали на этот путь, в конце 90-х, это была какая-то новая идея. И с какими трудностями вы сталкивались, когда российская мода только зарождалась?
ЖМ: Был абсолютно пустой рынок, можно было сделать все, что угодно, и на это был сумасшедший спрос. Но для этого на тот момент, у меня не было никаких финансовых предпосылок. И невозможно было купить ткань. Помню, был такой склад «Престиж», мы узнавали, когда будут поставки и ездили туда за плащевками из Финляндии. Туда нужно было ехать рано утром, до рассвета, и занимать очередь. Нужно было договариваться, чтобы пройти вперед и успеть взять ткань нужного цвета – черного или хаки. Купить на скопленные деньги этого материала, нашить курток, отвезти их в молодежный магазин, где за вещами так же выстраивалась очередь и все быстро распродавалось. Это было забавно, существовал магазин «Актив» и туда выстраивались очереди, люди хотели покупать модную одежду.
HB: То есть, у вас были трудности технического характера, с производством, а со сбытом – нет?
ЖМ: Именно. И что случилось сейчас? Рынок переполнен, и теперь покупатели, которые раньше стояли в очереди, беспокоясь, достанется ли им что-нибудь из новых вещей, прохаживаются по магазинам и неторопливо изучают, прицениваются. Вот такие истории.
HB: Скажите, где вам больше нравится работать: в Петербурге или в Москве?
ЖМ: Знаете, думаю, в Москве, именно поэтому мы сюда и переехали. Много интересных людей, персонажей, событий. Каждый день появляются новые дела, назначаются встречи. В Петербурге же хронический день сурка: то, что ты не успеваешь сделать сегодня, можно отложить на завтра, а то и на послезавтра. Причем, как бы ты не суетился, жизнь будет идти своим чередом, а движение – происходить ровно так, как оно и происходит – медленно и спокойно.
HB: Но, тем не менее, москвичи и петербуржцы совершенно разные. У какой публики вы имеете больший успех?
ЖМ: Мне кажется, что петербуржцев мы в себя давно влюбили. А в Москве нужно завоевывать позиции: во-первых, мы – другие. С одной стороны это обеспечивает интерес, но с другой – много недоумевающих взглядов. В Москве одеваются по-другому, во что-то, тяготеющее к концептуальному спорту, и нам это нравится, приходится подстраиваться под другую историю. Стиль местной публики оказывает на нас безоговорочное влияние, но это больше похоже на толчок в развитии бренда, чем на измену первоначальной идее.
HB: Я слышал про вашу концепцию antipodium, а могли бы вы описать, в чем она заключается? И какое проявление находит в вещах?
ЖМ: Эта концепция создавалась для того, чтобы подготовить зрителя к восприятию чего-то нового, непонятного ему, сложного. То есть, любой предмет должен быть показан в определенной среде, иначе он не включит свое воздействие на человека. Здесь проявляется мое отношение к моде как к искусству, и вещи, которые я делаю, являются арт-объектами. И я бы хотела, чтобы они не были утилитарными, а имели психологическое, философское, эмоциональное воздействие на человека. И для того, чтобы образовалась подобная взаимосвязь, нужна определенная атмосфера, необходимо поместить человека в определенную среду, которая вызвала бы у него какие-то вибрации восприятия. А подиум – это стандартный показ стандартных предметов одежды. В последнее время я смотрю коллекции и в голову приходит название «набор одежды»: брюки подходят к рубашке, подходят к пальто, и создается ощущения «набора», как столового набора вилок и ложек. Я понимаю, что дизайнеры видят определенными схемами, что подиумные показы выстроены определенным образом. И мне становится просто скучно. А я хочу, чтобы то, что я делаю, вызывало какой-то внутренний спор, идею, искру. И для этого нужно комплексное воздействие.
HB: Как у дизайнера с историей, мне хочется спросить у вас: есть ли какие-то технологические или дизайнерские элементы, которые вы постоянно используете?
ЖМ: Преподаватель по живописи говорил мне: «Придумай прием и закрепи его за собой». Изначально, с момента дипломной работы, я красила ткани, кроила бархат, перекрашивала и создавала оттенки. Работала с цветом. И получался сложный цвет, который отсылает к краскам живописи. Постепенно я ушла в черный, но я всегда возвращаюсь к этой живописи на ткани, к приему подкрашивания.
HB: Каковы ваши планы на будущее? Чего вы ждете от него?
ЖМ: Предполагаю появление интеллектуального кутюра. Я хочу, чтобы появился новый, современный, футуристичный кутюр. В большем объеме относительно того, что есть. Я хочу, чтобы в моде изменилось отношение к изделиям, чтобы оно стало бережнее. Знаете, как раньше, когда каждую вещь берегли и носили несколько лет. Помню, когда только появились все масс-маркеты, мы с Дашей (Дарья Малыгина – дочь Жени и известная модель. – пр. Harper`s BAZAAR) выбрасывали старые вещи, которые просто не сносишь. Весной мы выносили мешки с одеждой на улицу, ставили для того, чтобы их, возможно, нашли те, кому они нужнее. И как-то раз увидели, как люди подходили, смотрели на эти дизайнерские вещи и воротили нос. То есть, выходит, что не только мы присытились уже количественной модой. Хотелось бы, чтобы вещи создавались на другом уровне, чтобы хотелось их сохранять, как музейный экспонат, элемент искусства, заложить ценность. Хочу задать такую тенденцию и работать в ней.
