Исключительно женская экспедиция в Иорданию предлагает редчайшую возможность познакомиться с реальными веяниями на современном Ближнем Востоке.
Сначала были лишь ее глаза
Ум Мохаммад ждала меня, глядя из черноты открытого окна, очертания её паранджи терялись в тени помещения. Снаружи, зависнув над струящимися песками и грубыми постройками, возведёнными из голого бетона и глинобита, палило высокое пустынное солнце. Его лучи обрушивались на мою голову и отскакивали ото всех окружающих поверхностей, излучая жар уже во всех направлениях. В глубине же того маленького окна, где стояла Ум Мохаммад, как будто не было ничего, кроме прохладной темноты и этих пронзительных глаз.
Но вот она появилась в дверном проёме. Движением всего тела, безо всяких слов и жестов она пригласила меня внутрь. Тончайшие складочки по краям глаз слегка углубились, и, поскольку я не видела её рта, я подумала, что, вероятно, это она улыбается.
Я шагнула в узкий проход и проследовала за ней через внутренний двор в гостиную, где её одеяние вдруг обрело чёткие очертания на фоне искрящейся палитры красок и узоров: оранжевые цветы, нанесённые на розовые обои; ручной выделки ковры, покрытые красными, зелёными и жёлтыми треугольниками; и сверкающие золотом шторы, закрывающие окна. Когда глаза наконец освоились в приглушённом свете, я смогла рассмотреть Ум Мохаммад. Мне были видны только её ресницы: каждый раз, когда она моргала, они порхали над краем никаба, натянутого над переносицей. Её руки – некрупные, но крепкие и шероховатые – были обрамлены рукавами, которые оказались не просто черными, как мне показалось вначале, а витиевато украшенными по кромке кружевами и унизанными изящными жемчужинами. Передо мной, несомненно, была женщина, которая высоко ценит красоту. Она пододвинула набор с хной и пригласила меня присесть.
Здесь, на бескрайних просторах пустыни Вади-Рам, всего в нескольких десятках километров от границы Саудовской Аравии, большая редкость, когда пересекаются пути бедуинской женщины наподобие Ум Мохаммад и американской туристки, такой как я. Эти места хранят тысячелетние традиции и строгие культурные обычаи, требующие от женщин оставаться в отдалении от современного мира. Но мы встретились, и произошло это благодаря необычному предложению, предоставленному компанией Intrepid Travel, австралийским туроператором, который запустил в этом году серию экспедиций на Ближний Восток исключительно для женщин. В рамках таких женской направленности путешествий в Иран, Марокко и Иорданию компания погружает путешественниц в жизнь местных женщин, и это в то время, когда раскол культур разрастается как никогда ранее. В эпоху запрета паранджи, иммиграционного кризиса и растущих националистических настроений они предоставляют возможность познакомиться с реалиями этих зачастую неправильно воспринимаемых культур.
«Подлинное взаимодействие в этих странах весьма ограниченно, – отмечает Дженни Грей, эксперт компании Intrepid Travel по Ближнему Востоку и Африке. – Поэтому мы решили организовать экскурсии, позволяющие нашим путешественницам лично оказаться за закрытыми дверями и на собственном опыте осмыслить ближневосточный женский уклад жизни. Мы создаём взаимосвязи, расширяем среду сопереживания и распространяем терпимость. Нам нужно больше всего этого по всему миру, и прямо сейчас».
Следуя именно этим маршрутом углубления взаимосвязей, я встретилась сегодняшним ранним утром с Абдуллой, двоюродным братом Ум Мохаммад. После длительного переезда из Аммана до пограничного кемпинга Wadi Rum Protected Area моя проводница Нувар и я пересели из нашего BMW в видавший виды и покрытый пылью Suburban. Это был гигантский суровый мужчина, мускулистый, усатый и одетый в длинную белую тобу и мусульманскую шапочку, но на его лице играла лёгкая улыбка и отражалась полная безмятежность, а при знакомстве он просто сказал: «Абдулла» и указал на внедорожник. Мы забрались в него и поехали, оставив позади облако красной пыли, вслед за маленьким караваном заполненных туристами вездеходов. Вместо того чтобы держаться проторенных маршрутов, ведущих к верблюжьим прогулкам, катаниям по дюнам и местам съёмок «Лоуренса Аравийского», Абдулла свернул к тихой бедуинской деревне, где нас ждала Ум Мохаммад.
«При рождении она была названа не Ум Мохаммад, – произнёс Абдулла, устроившись в позе Бахуса на подушках, разложенных на полу по периметру комнаты, и наблюдая, как Ум Мохаммад выводит хной тонкие линии цветов и точек на кистях моих рук. – Это традиция бедуинов – менять имя женщины после рождения у неё первого сына. Её имя означает ‘мать Мохаммада’».
Услышав своё имя, повторно произнесённое на языке, которого она не понимает, Ум Мохаммад взглянула на меня. Я улыбнулась, и в этот раз веер морщинок вокруг её глаз однозначно дал мне понять, что она улыбается в ответ. Не отводя взгляда, она сказала что-то Абдулле на арабском.
«Она хочет сделать вам бедуинские глаза», – перевёл тот, а она взялась за тонкий карандаш для век. Медленно обведя им мои глаза, она подала мне зеркало, внимательно глядя на меня, пока я оценивала её работу. Линии были тяжёлые – чересчур тёмные и широкие, чтобы дома их признали модными, – но в этой пустыне они служат конкретной цели – создать преграду ярким солнечным лучам снаружи. Я опустила зеркало и вновь встретилась с так же густо очерченными глазами Ум Мохаммад, и тут мне подумалось, что, может быть, это больше, чем просто нанесение на веки краски для защиты от солнца. Наверное, это ещё и способ украсить ту часть лица, которую дозволено увидеть миру.
Дело уже шло к вечеру, когда мы выехали в пустыню и грузовик Абдуллы заскакал с дюны на дюну, а тени от окружающих нас громадных песчаников становились всё длиннее и длиннее, создавая котлованы темноты посреди просторов золотистого света. Ко времени нашего прибытия в лагерь Wadi Rum Luxury Camp – сосредоточение традиционных палаток в бедуинском стиле и сверхъестественного вида куполообразных строений, в каждом из которых, к удивлению, обнаруживалась собственная ванна – в голове у меня всплыл ряд вопросов.
«Как бы звали Ум Мохаммад, если бы у неё рождались только дочери? – спросила я у Нувар за ужином из жареной баранины и овощей. – Почему её дочери носят западную одежду? Настанет ли день, когда им тоже придётся надеть паранджу?»
Нувар уже привыкла к моим еженощным расспросам. За время нашего совместного путешествия моя проводница терпеливо ответила на целую кучу вопросов обо всём – от паранджи до израильско-палестинского конфликта. Мы глубоко погружались в обсуждение жизни и взаимоотношений, родителей и супругов. Мы говорили об истории, религии, политике и спорте. И со временем её вопросы ко мне стали не менее многочисленны, чем мои к ней. «Почему американцы не приезжают в Саудовскую Аравию? – спросила она как-то за чашкой кофе. – Почему они боятся этой прекрасной страны?» Я не смогла найти ответ. Как не смогла ответить и на вопрос, возникший на следующее утро, когда из новостей мы узнали о запрете паранджи на территории Дании. «Почему их волнует, что носит женщина?» – спросила Нувар. «Почему волнует?» – эхом отозвалась я. Тут я почувствовала себя соучастницей преступления, нарушившей статус-кво каждой страны, включая нашу собственную.
Конечно, статус-кво Иордании тоже не вполне однозначен. Преимущественно мусульманское общество, которое десятилетиями являлось союзником США и сумело сохранить редкий для Ближнего Востока оплот стабильности, может гордиться и своей прогрессивностью, во многом достигнутой поддерживающей женщин политикой королевы Рании аль-Абдулла, которая развивает национальные организации в направлении расширения полномочий и образованности женщин по всей стране. Посещая с Нувар столицу Амман, мы не могли не отметить современные веяния: и наличие в специализированных книжных магазинах произведений, подвергающихся цензуре во всём мусульманском мире, – от «Гордости и предубеждения» до расширенного издания работы Стива Харви «Поступай как женщина, думай как мужчина»; и наличие в бутиках, посвящённых женскому рукоделию, изделий тех мастериц, которые первыми в своём роде приобрели финансовую независимость; и организованную тремя сёстрами кулинарную школу в ресторане Beit Sitti, помогающую иорданским женщинам сделать прибыльную карьеру благодаря собственному прирождённому поварскому таланту.
В других регионах страны тем не менее такие проявления скрыты от посторонних глаз. В пляжном клубе на Мёртвом море по субботам десятки женщин собираются в ярко расцвеченных купальниках, с непокрытой головой, с золотистыми от солнечного загара телами – и всё это скрывается за толстенными занавесами, закрывающими любой обзор и, что более важно, исключающими любую возможность заглянуть внутрь. Когда Нувар отогнула край занавеса, чтобы продемонстрировать мне оживлённую сцену у бассейна, я почувствовала некую удручённость: «Почему они вынуждены прятаться?»
Но Нувар быстро развеяла моё смятение: «Они из тех, кто сам не хочет, чтобы их увидел мужчина, а вовсе не наоборот. Это их выбор».
Несколько дней спустя я стояла в прохладной тени кипариса на краю отвесной скалы, глядя на долину с рифлёной бежевой почвой, раскинувшуюся на несколько миль к югу вдоль реки Иордан. «Это место, где был казнён Иоан Креститель», – говорит Нувар, прикрывая глаза от солнца и указывая на отдалённую возвышенность, усеянную римскими руинами. Но сюда в эту жару мы прибыли не для знакомства с достопримечательностями. Мы стоим здесь, ощущая, как пот, скапливаясь в ручейки, стекает на поясницу, в ожидании Халимы, женщины, которая, как я слышала, является неким ренегатом в этих краях. Наконец она появляется, но способом, который ещё совсем недавно вызвал бы скандал в деревне Мукавир: за рулём автомобиля. Одетая во всё чёрное, с плотно укутанным в хиджаб лицом, она подвела маленький седан прямо к обочине грунтовой дороги, где мы с Нувар томились в ожидании. Захлопнув дверь, она, с сумочкой в руках, повела нас прямо к производственному центру Bani Hamida.
«Я была первой женщиной, севшей здесь за руль, – говорит Халима, быстро проходя по коридорам центра, и мы вдвоём еле поспевали за ней. – Сначала общество сочло моё поведение неуважительным». Но, очевидно, они уже свыклись с этим.
Кроме того, у Халимы уже была сложившаяся репутация в здешних местах. Управляющая женского текстильного центра Bani Hamida никогда не отличалась тем, что мы называем покорностью. В молодости она отказалась выйти замуж за мужчину, который был против того, чтобы она работала, и она не смогла спокойно наблюдать, как другие женщины упускают возможность заработка исключительно из-за своего замужества. Поэтому она пригласила их к себе на работу в текстильный центр. Изначально целью стояла мобилизация женщин для возрождения древнего бедуинского ремесла. Со временем эта затея превратилась в международный бизнес.
«IKEA продаёт это, – произносит она, проводя рукой по возвышающимся штабелям чёрно-белых ковриков с кисточками. – Наши женщины плетут их повсюду – на дворе, в комнате, в перерывах между уходом за ребёнком».
В женском текстильном центре Bani Hamida – штабелями сложенные коврики готовы к отправке в магазины IKEA по всему мира. 
Ткачиха на женском текстильном производстве Bani Hamida.
Посреди этих древних холмов женщины не могут позволить себе водить машину, учиться в колледже или вести бизнес со шведской корпорацией, не став своеобразной легендой. По манере Халимы двигаться по центру, проверять коврики и отдавать распоряжения своей команде становится понятно, какое наслаждение ей доставляет роль современной женщины. И позже, в обеденном зале, сидя за наполненными мансафом тарелками, она потчевала меня историями, стоящими за этой с трудом заработанной ролью – о юных годах в качестве простого мойщика шерсти, путешествиях в Санта-Фе, чтобы продать текстиль богатым американцам, и её борьбе при воспитании сыновей, которым сложно было понять, почему их мать такая особенная.
«Однажды, когда я гуляла со старшим сыном, ветер сдул покров с моей головы, – вспоминает Халима. – Он сказал: прикройся! Он хотел изобразить мужчину, но я пресекла это. Я ответила: я не стану укрывать голову! Это повергло его в смятение, но ему нужен был урок».
Я рассмеялась, представив эту маленькую, крепкую женщину, прилюдно бросающую вызов молодому человеку. Но тут она перехватила мой взгляд, и её улыбка вдруг пропала.
«Времена меняются, – произнесла она.
– Многое изменилось».
