Мода, искусство и все, что между ними.
Коллаборации моды и искусства появились задолго до того, как возникла сама индустрия. Еще не было магазинов одежды (а были только магазины ткани и модистки), а уже тогда Эльза Скиапарелли придумала посадить на шелковое платье лобстера авторства своего испанского друга, небезызвестного уже тогда Сальвадора Дали. Так она дала дорогу бесконечному слиянию моды и арта.
Прошло больше ста лет с тех пор, и сегодня сложнее найти дизайнера, который ни разу не вдохновлялся бы работами, образом жизни или просто идеями художников, скульпторов и философов. Более того, искусство не только начало вдохновлять дизайнеров. Оно постепенно интегрировалось и в конце концов стало самой одеждой (или одежда – искусством). Так от Дали мы постепенно пришли к изображениям Моны Лизы и Моне на сумочках от Джеффа Кунса. Но, может быть, искусству и моде пора немного отдохнуть друг от друга?
Если отчет с начала коллаборации моды и арта принято вести с Эльзы Скиапарелли, то официальным стартом интеграции одного в другое можно считать начало 80-х годов и появление на орбите таких дизайнеров, как Рей Кавакубо, Иссей Мияке, Йоджи Ямамото, Мартин Марджела, Хуссейн Чалаян, Анн Демельмейстер. Их подход к одежде был далек от того, который лежал в основе самой идеи одежды. Свои работы они практически полностью лишили привычного контекста.
Марджела отказался от лого и узнаваемости, вытащил швы наружу, придумал «апсайклинг» и предложил взглянуть на одежду буквально изнутри, дав таким образом возможность отказаться от исключительно «внешнего» и «поверхностного» ее восприятия.
Кавакубо с большим интересом препарировала человеческое тело с помощью платьев – в этом плане ее можно назвать скорее пластическим хирургом или пластическим художником, нежели дизайнером. Ее вещи превращали тело в далекий метафизический объект.
Чалаян использовал одежду как радикальный манифест, подтверждающий его идеи. Рожденный на Кипре, в Никосии, он с детства был свидетелем кровопролитных столкновений между греками и турками. Этическая проблематика и вечные вопросы – во многом поза, желание приблизить моду к концептуальному искусству – для Чалаяна это семейная история и жизненная позиция.
В коллекции Afterwords он исследует проблему вынужденного переселения людей. Чалаян упоминает турок-киприотов, которые во время гражданской войны покинули свои дома и перебрались в северную часть острова. Он одним из первых начал имплицировать социальные и политические вопросы в свои работы, открыв дорогу великому множеству молодых дизайнеров, которые по сей день продолжают исследовать актуальные повестки в своих работах.
Среди них и Александр Маккуин со своими кровавыми платьями, и Гальяно, и наши сегодняшние современники вроде Namacheko – бренда, основанного братом и сестрой Диланом и Лезан Лурр курдского происхождения и выросшими в благополучной стране Северной Европы, но постоянно рефлексирующими на тему своего происхождения и роли их нации.
Другой вариант взаимодействия с искусством предпочли такие представители модной индустрии, как Миучча Прада, Раф Симонс, Жиль Зандер, Хельмут Ланг. Внешняя, «классическая» сторона одежды всегда играла первостепенную роль для их работ, визуальное никогда не ставилось ниже концептуального. Но и от самой идеи концепта они не отказывались. Это было то, что критик и куратор моды Энн Холландер назовет результатом эстетического экспериментирования.
Вместо того чтобы анализировать социальный или политический подтекст, скрывающийся за теми или иными модными стилями, Зандер, Ланг, Симонс сосредотачиваются на визуальной форме как таковой. Ее внешние изменения иллюстрируют процесс создания, грубо говоря, их одежда – это такая саморефлексия моды на тему моды. Поэтому каждая деталь, каждый элемент костюма подразумевает наличие идеи, но их мода создает собственную последовательность образов. Поэтому, например, Миучча одна из первых отказалась от каких-либо вдохновений и «кодов».
У Дома Prada отсутствуют коды как таковые, а все ее коллекции не что иное, как постоянная саморефлексия и переизобретение собственных идей и смыслов. В этом плане она невероятно близка по духу с Рафом Симонсом, и немудрено, что из них сложился оптимальный творческий тандем.
Еще одна, наиболее популярная сегодня форма взаимодействия моды и искусства чаще всего адаптируется большими модными домами и конгломератами – Dior, Fendi, Louis Vuitton. В этом случае искусство, сами художники и даже их жизнь или моменты биографии становятся элементами вдохновения для самой коллекции, ее презентации или музыкального оформления. Отдельные элементы работ становятся даже частью самих вещей в качестве принтов, например. Так, с приходом Марии Грации Кьюри на пост креативного директора Дома Dior она почти в каждой коллекции реинтерпретирует наследие знаковых женских фигур в истории современного искусства и не только.
Для таких дизайнеров одежда – исключительно ремесло, но его высшая, совершенная форма, где точность, детализированность, мастерство встают на одну ступень с нематериальными смыслами. Например, для последней кутюрной коллекции Дома Кьюри обратилась к художникам Мадхви и Ману Перех, попросив их создать графичные работы для украшения стен выставочного зала в саду Музея Родена, где проходило шоу. Идея была в том, чтобы «подсветить» кутюрные практики, а также взаимосвязь между разными культурами и ремеслом. Это очень баухаусовский подход, ведь именно Людвиг Мис ван дер Роэ ратовал за то, что ремесло, его совершенство, его практичность, возведенная в абсолют, и есть высшая форма искусства.
Все эти формы одинаково органично сосуществуют в современной модной индустрии, находя своего поклонника. Но невозможно не заметить, как постепенно необходимость в концептуализации формы, наличии «вдохновения» в качестве бэкапа для коллекции становится все менее и менее тонкой.
Долгие годы искусство в какой-то мере служило подушкой для моды, оправдывая ее raison d’être. Поэтому особенно свежим показался жест Питера Мюлье, нового главы Дома Alaïa, который только на днях представил свою первую коллекцию для Дома. Пресс-релиз Питер написал сам – более того, это был не отшлифованный текст о вдохновении, а небольшая записка. В ней Питер говорил, что в его коллекции нет никакой большой идеи. Небольшой ресерч, но более всего – желание сделать красивые платья в том формате, в котором он их понимает.
Это признание становится особенно значимым в контексте того, что последние 15 лет Питер провел рядом с Рафом Симонсом как его правая рука и протеже. Раф известен как один из основоположников этого концептуального материализма, а потому очевидно, что его творческий процесс всегда был невероятно сложным и многослойным. Очевидно, коллекция Alaïa стала для Питера возможностью освободиться от оков того, что мы в постсоветском пространстве называем феноменом «что этим хотел сказать автор».
Автор. Екатерина Милославская. Фото. Пресс-офис марки. Imaxtree.
