11 декабря на стриминг-платформе Netflix вышел один из самых ожидаемых фильмов года – «Мария» с Анджелиной Джоли в роли Марии Каллас, о котором мы рассказывали ранее. Режиссером картины выступил Пабло Ларраин, который, напомним, в прошлом снял байопики о Джекки Кеннеди и принцессе Диане. Третий фильм о великой женщине прошлого века получился самым сильным в триптихе Ларраина и может смело претендовать сразу на несколько наград Американской киноакадемии. Накануне премьеры фильма Жанна Присяжная побывала сразу на двух встречах с актрисой и режиссером в Нью-Йорке. Самые яркие моменты из бесед – в материале специально для Harper’s BAZAAR Kazakhstan.
Текст: ЖАННА ПРИСЯЖНАЯ JEANNE PRISYAZHNAYA
Пабло, а с чего началась ваша любовь к опере. Когда вы впервые узнали о Марии Каллас?
Пабло Ларраин: Мне невероятно повезло. Я рос, регулярно посещая оперный театр в Сантьяго, в Чили. Мы ходили туда с мамой практически каждую неделю. Иногда мы смотрели, например, «Тоску» или другие известные оперы из репертуара Каллас, но пела, конечно, не она. А потом мы возвращались домой, и мама говорила: «А теперь ты услышишь настоящее исполнение» (смеется). И она ставила кассету с записями Каллас. Так я вырос, восхищаясь этой великой певицей, которую, конечно, мне никогда не доводилось увидеть вживую. Кроме того, мама очень интересовалась ее личной историей — рассказами об Онассисе и Марии, и всеми теми событиями, которые до сих пор остаются темой разговоров. Так что, эта загадочная фигура меня интересовала все больше и больше… И вот, спустя 40 лет, мне выпала возможность снять картину с замечательными людьми и создать этот невероятный проект. Но фильм не только о ее музыке или жизни. Он и о том, что я сам до конца не понимаю. О ее загадке, ее тайне. Я могу сказать, что прочитал девять биографий, посмотрел все документальные фильмы и каждое интервью, которое она когда-либо давала… Это история о знакомстве с этой удивительной, великолепной музыкальной фигурой и ее трагической судьбой. Возможно, именно сочетание этих элементов подтолкнуло к созданию фильма.
Анджелина, а как у вас складывались отношения с оперой, и что вас подтолкнуло сыграть Марию Каллас?
Анджелина Джоли: Мне не посчастливилось иметь такое детство, как у Пабло… Меня несколько раз водили на оперу, когда я была ребенком. Я ничего не понимала, но определенно чувствовала, что это что-то совершенно иное, сильное. Я не могла это объяснить, но точно знала, что это что-то очень особенное. Мое тело реагировало по-другому, мой разум переносился в другие места. Я не понимала, что происходит, но ощущала, что опера обладает колоссальной силой… И я очень рада, что мои дети теперь растут с этим, хотя их первое знакомство с оперой заключалось в том, чтобы видеть свою маму дома, репетирующую эту роль. Но теперь они любят оперу…. Думаю, мне нужно было повзрослеть, приобрести жизненный опыт, чтобы оценить ее на другом уровне. В опере есть нечто такое — может, это степень боли или радости, настолько сильны эмоции, что передать их может только она. Эти звуки такие грандиозные, ощущения такие сильные, что иногда только опера может передать те эмоции, которые ты испытываешь. Когда ты сталкиваешься с жизненными трудностями, вдруг начинаешь воспринимать ее по-новому. Для меня это стало настоящим открытием. С возрастом, когда ты проходишь через разные жизненные испытания, опера находит еще больший отклик в тебе. Я знала о Марии Каллас, знала ее голос, но не знала ее саму. И, как Пабло, я думаю, что в некотором смысле до сих пор не знаю ее… Мне пришлось многому научиться, и я очень благодарна за возможность погрузиться в это. И теперь я всем советую попробовать (смеется). Я вчера говорила Даниэлю Цезарю: «Ты пробовал оперу? Тебе нужно попробовать!». Теперь я говорю это каждому: «Ты поешь, но пробовал ли ты оперу? Ведь если нет, ты еще не открыл часть себя. Не хочешь узнать, что это такое?» Я теперь тот самый человек, который всем говорит: «Ты должен попробовать. Хочешь узнать, что ты можешь? Опера — это для всех!».
А как вы научились оперному пению? Как вам удалось передать голос Каллас и при этом сохранить свою собственную индивидуальность?
Анджелина Джоли: Секрет был в Пабло. Если бы режиссер не относился к этому с таким уважением и пониманием, он мог бы остановиться на каком-то уровне и сказать: «Ну, это достаточно хорошо. Мы сделаем так. Никто ведь не ждет большего». Но из-за того, как глубоко Пабло уважает Каллас и понимает оперу, с самого начала было ясно, что мы не будем искать легких путей. Мы сделаем все, что потребуется, и это единственный способ снять фильм об опере. Его вера в то, что я справлюсь, помогла мне, потому что иногда я в себе сомневалась. Но он был серьезен в своем подходе: от отбора учителей до самой подготовки. Он проводил собеседования с разными преподавателями, чтобы найти тех, кто подойдет лучше всего. Это были уроки итальянского для произношения, занятия оперным вокалом, дыхательные упражнения, работа над осанкой.
Пабло Ларраин: Во-первых, Мария Каллас была не только оперной певицей, но и прекрасной актрисой. Она была невероятно дисциплинированной и жесткой. На репетициях, если кто-то забывал хотя бы одну реплику, она просто вставала и уходила. Так что на ее репетициях не могло быть неподготовленных людей. И ее голос, каким бы одаренным он ни был, — это результат многолетнего труда и самосовершенствования. И я хочу сказать, что та дисциплина, которой обладала Каллас, есть и у Анджелины. Без этого ничего бы не получилось. Я помню, как Анджелина сказала мне в самом начале: «Я трудяга. Я здесь, чтобы работать». И это правда. Без человека, готового трудиться, ничего бы не произошло. Мы все равнялись на нее, она была нашим ориентиром. Именно ее решимость достичь желаемого сделала все возможным. А уже после этого приходят сцена, аплодисменты, но это основывается на многих годах труда.
Пабло, сейчас оперу считают элитарным искусством, который может смутить широкую аудиторию, но изначально опера была для народа. Например, Каллас, как и Паваротти, популяризировала оперу. В вашем фильме чувствуется желание передать эту любовь к опере новому поколению. Было ли это вашим намерением?
Пабло Ларраин: Да, думаю, опера создает определенное чувство дистанции, возможно, даже наводит страх на широкую аудиторию. Вы правы, опера началась в XVI веке как форма искусства, объединяющая народную музыку, которая передавалась через устные традиции, с театром. Кто-то однажды сказал: «Почему бы нам не сделать пьесу, где персонажи вместо того, чтобы говорить, будут петь?». Все просто. Со временем опера прошла через разные циклы: становилась более религиозной, менее религиозной, более популярной, менее популярной. Потом появились мюзиклы, особенно в англоязычных странах. Но особенно традиция бельканто итальянских композиторов сделала оперу популярной. Мария Каллас любила именно этот стиль, потому что могла исполнять его великолепно, и потому что он был ближе к широкой аудитории. Сначала был Карузо, который большую часть жизни работал здесь, в Нью-Йорке, затем была Каллас, потом Паваротти, а сегодня, возможно, Андреа Бочелли продолжает это дело. Эти люди доносят оперу до широкой аудитории. Когда Мария Каллас отправилась в прощальный тур в 1974 году, чтобы завершить карьеру, она выбрала самые популярные арии, которые исполняла на сцене. И ее за это критиковали снобы из оперного сообщества, обвиняя в чрезмерной популяризации. Когда Паваротти пел с Боно или Стингом, многие говорили: «Так нельзя. Не приводите поп-певцов в наш мир и не переходите в их!». Но Каллас действительно хотела донести оперу до людей. И если этот фильм пробудит интерес хотя бы у одного человека, у пятидесяти, ста или миллиона — это будет успех. Мне кажется, опера принадлежит массам, и ее нужно вернуть туда, где она должна быть.
Расскажите о съемках в оперном театре «Ла Скала» в Милане. Каково было находиться в этом пространстве?
Анджелина Джоли: У нас было всего четыре часа. Это было огромное событие, что нам в принципе разрешили снимать там в течение четырех часов. И все мы готовились к этому, как к настоящему выступлению! Мы говорили: «До «Ла Скала» два месяца, один месяц, одна неделя. Мы готовы к «Ла Скала»?». Для меня это было чем-то за пределами реальности. Я не могла поверить, что нахожусь там. Даже в гримерке я не чувствовала себя в своей тарелке. Мне казалось, что я не заслуживаю быть там. Я была очень застенчивой в тот день. Но что помогло мне справиться, так это мысль, что я делаю это для нее. Что я обязана приложить максимум усилий, чтобы преодолеть себя и представить ее так, как она того заслуживает. Но я немного дрожала от волнения… Мы все нервничали, и это нас объединяло.
В фильме «Мария» совершенно фантастические костюмы! Расскажите, как они помогали вам вжиться в роль?
Анджелина Джоли: Ну, это очень интересно. У Марии было так много разных образов. Но для меня ключевым стал наряд в халате и очках. Он был сделан вручную, и для меня он стал отправной точкой, потому что аутфит был таким реальным, таким земным – настоящий женский халат. Он многое сказал мне о ее внутреннем мире. И, конечно же, домашние тапочки, чего я не ожидала. Художник по костюмам объяснил мне, как она бы одевалась: как она бы повязала платок, как сочетала вещи. Все это отражало ее воспитание, как человека, жившего в Европе и Нью-Йорке, ведь она была нью-йоркцем. Это было потрясающе! А затем были сценические костюмы, которые, как вы знаете, были великолепны. Некоторые из них, превращали меня в этого третьего персонажа, в другую сущность, где я и Мария играли Флорию Тоску. Эти костюмы были невероятными, такими эффектными, драматичными и просто красивыми. Было замечательно их носить, а различия между ними сделали их исполнение еще более интересным.
Что удивило вас больше всего, когда вы изучали Марию Каллас?
Анджелина Джоли: Я узнала многое, после чего я полюбила ее еще больше. Что меня удивило, так это то, что у нее было очень плохое зрение. Если вы посмотрите на ее очки, особенно на фотографии, где она их носит, стекла были весьма толстыми. Это так много говорит о ее работе. Когда она была так юна и только начинала учиться в консерватории, она не могла взять и сказать: «Я не вижу композитора, не могу видеть то и это, мне нужны очки!». Ей приходилось притворяться, что все в порядке. И поэтому ей нужно было запоминать гораздо больше. Есть интервью, где она вскользь говорит: «Я не вижу дирижера». Так что, вероятно, порой она не видела актера, который был с ней на сцене, или не могла разобрать выражение его лица. Но она делала все, чтобы убедить людей, что она справляется со всем с легкостью и может делать это наравне с другими – и это похоже на магию. Она болела, испытывала физические трудности, с которыми ей приходилось работать, но ее упорство, ее борьба с собственным телом, чтобы преодолеть все это, только преумножили мое уважение к ней…
Вы узнали что-то новое о своих вокальных способностях, играя эту роль?
Анджелина Джоли: (смеется).
Пабло Ларраин: Хочешь спеть? (смеется).
Анджелина Джоли: Я поняла, что я не так уж и плоха, как думала (смеется). Но, честно говоря, я никогда раньше не пробовала петь. Думаю, со многими это случалось, когда кто-то в определенной момент жизни говорит вам, что вы не можете петь или же не было никого, кто сказал, что вы можете, так что в итоге вы так никогда и не попробовали. У меня никогда не было этой поддержки. И сейчас мне невероятно повезло, что рядом оказались люди, которые помогли мне найти мой голос. Это был очень эмоциональный для меня момент. И одновременно ужасно пугающий процесс. Но насколько удивительно в карьере, особенно на этом этапе жизни, столкнуться с чем-то, что пугает тебя как актрису. Это действительно подарок — вновь сомневаться, можешь ли ты что-то сделать, и работать изо всех сил, окруженной людьми, которым доверяешь, зная, что они подхватят тебя, если ты упадешь. И мне это понравилось. Мне очень понравилось петь. Я чувствовала, как меня переносит в другой мир. Но с тех пор я больше не пела. Знаете, как в последний съемочный день я буквально упала на колени и с тех пор — ни звука. Может быть, это потому, что я играла Марию Каллас …
А какой процент вокала в фильме принадлежит Каллас, а какой — вам?
Анджелина Джоли: Ну, это варьируется. Но очевидно, что, когда она поет в полную силу, это ее голос. В основном это она, полностью.
Пабло Ларраин: Но всегда есть фрагмент Анджелины. Всегда… У нее был наушник, и никто другой на съемочной площадке ничего не слышал, кроме ее голоса.
Анджелина Джоли: Представьте себе день, когда я это поняла (смеется).
Пабло Ларраин: А я в своих наушниках слышал предварительный микс, который мне готовила команда звукорежиссеров. Это был микс Каллас и Анджелины. Так я мог понять, насколько хорошо она синхронизировалась. В постпродакшене уже решали, где добавить больше Анджелины, а где меньше. Например, дыхание, вдохи, все звуки, которые она издавала, — это все там. Иногда это был один процент Анджелины, особенно в сценах с молодой Каллас. Но ближе к настоящему времени — это уже 40–50 процентов. В одной сцене даже 70 процентов — почти полностью ее. Все зависит от того, где вы находитесь в фильме. Но фрагмент Анджелины присутствует всегда.
Как изменилась ваша связь с музыкой Марии Каллас после того, как вы сами исполнили ее арии?
Анджелина Джоли: Это стало очень личным. Некоторые песни я теперь не могу просто слушать, не вспоминая свои собственные переживания. Например, когда я исполняла Ave Maria, я думала о своей матери. Для меня это стало очень личным опытом, и теперь у меня осталась эта ассоциация. Я надеюсь, что однажды смогу отделить себя от этого, но пока это слишком близко к сердцу. Я очень люблю Марию. Теперь, когда я слышу ее голос, она словно мой друг. И когда люди говорят, что им было грустно за нее, когда она умерла, я чувствую это. Она многое пережила. У нее не было матери, людей, которые бы о ней заботились. Когда она была не на пике своей карьеры, критики были жестоки. Думаю, она ушла из жизни, так и не зная, что ее однажды будут так высоко ценить. Когда я вижу, что люди ее любят и заботятся о ее наследии, я чувствую, что она наконец получила то, чего заслуживала. Так что для меня это остается очень личным. Возможно, позже я смогу взглянуть на это со стороны (смеется). Но пока это все еще воспринимается очень близко к сердцу.
Источник заглавного фото. Pablo Larraín/Netflix.
