Как адвокат Жанна Уразбахова стала героиней нашего времени и главным апологетом нулевой терпимости к насилию в стране.
Фото: АНАСТАСИЯ АНИШЕВА ANASTASSIYA ANISHEVA
Стиль, арт-дирекшен, интервью: КАРИНА УТЕГЕНОВА CARINE UTEGENOVA
Директор моды: ЛАРИСА АЗАНОВА LARISSA AZANOVA
«Если человека сегодня осудили за тяжкое преступление, а завтра он, скажем, становится желанным гостем на светском рауте, то это нивелирует саму суть концепции ответственности
и наказания».
За последние полгода к адвокату из Алматы Жанне Уразбаховой обращено столько внимания со стороны медиа и общества, что впору обзаводиться персональным публицистом или PR-агентом. Цитируемость, упоминания, приглашения на популярные подкасты и миллионные охваты Жанне обеспечило участие в качестве представителя стороны обвинения в получившем беспрецедентную огласку судебном процессе по делу об убийстве Салтанат Нукеновой. Непостижимая жестокость, с которой было совершено преступление, личность и бэкграунд убийцы и обстоятельства, приведшие в шок даже опытных активистов и общественников, – все это привело к набору критической массы в болезненном вопросе того, как казахстанское общество воспринимает проблематику семейно-бытового насилия, фемицида и отношения к жертве абьюза.
И, несмотря на то, что о нулевом терпении к любому проявлению насилия говорить еще рано, тектонические сдвиги в этом направлении происходят сейчас именно благодаря делу Салтанат и беспрецедентной сфокусированности на нем как гражданского общества, так и персон, представляющих властно-государственные структуры. Подписанные Президентом РК Касым-Жомартом Токаевым в апреле 2024 года Законы «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Республики Казахстан по вопросам обеспечения прав женщин и безопасности детей» и «О внесении изменений и дополнений в Кодекс Республики Казахстан об административных правонарушениях по вопросам обеспечения прав женщин и безопасности детей» также негласно носят имя хрупкой девушки с теплой улыбкой, имя которой стало символом яростной борьбы за право каждой жительницы страны на счастливую, достойную и безопасную жизнь без насилия.
Впрочем, задолго до трагедии Салтанат Жанна Уразбахова была известна в кругах юристов и правозащитников как страстная и бескомпромиссная защитница женских прав и свобод, в первую очередь – права на телесную автономию. Ее адвокатская практика и опыт, помимо кейсов, лежащих в экономической плоскости, полна дел, о вопиющем ходе которых узнал весь Казахстан, в том числе благодаря активистской и просветительской деятельности Жанны и ее коллег, – так случилось с делом Улжан, девушки, подвергшейся насилию со стороны охранника алматинского бара.
Эмпатичность, нетерпимость к несправедливости и ярое желание изменить статус-кво красной нитью проходят сквозь карьеру Уразбаховой: брату Салтанат Нукеновой, Айтбеку Амангельды, неслучайно горячо рекомендовали именно Жанну в качестве одного из представителей стороны обвинения, ведь все, кто так или иначе сталкивается с темой преступлений против женщин, знают Жанну как адвоката, которому не все равно.
В какой момент жизни вы осознали, что ситуация с правами и безопасностью женщин в стране и в мире в целом обстоит плачевно? Случилось ли это до или во время вашего карьерного пути? Был ли какой-то переломный момент, возможно, определенное событие, которое изменило или повлияло на вашу оптику в отношении женской повестки?
В детстве и юности, а затем и в браке я не сталкивалась с какой-либо формой насилия, поэтому проблематика СБН долгое время оставалась для меня чем-то весьма абстрактным и далеким. Ситуация изменилась в 2017 году, когда супруг моей клиентки (предметом судебного разбирательства был семейный спор) напал сначала на нее, а затем и на меня прямо в зале суда. Эта поразительная уверенность в абсолютной вседозволенности и безнаказанности открыла мне глаза на плачевную ситуацию с бытовым насилием в стране: именно в тот момент я поняла, что это проблема не одной конкретной женщины, а большого количества моих соотечественниц. Тогда я начала консультировать женщин, обращавшихся ко мне посредством соцсетей. Следующим шагом стала проработка возможных законодательных инициатив, отправка их в Парламент, в МВД, в Генеральную прокуратуру. В 2018-2019 годах я начала активно взаимодействовать с представителями правоохранительных секторов ряда европейских стран. Затем последовали поездки в Эстонию и Германию, где мне довелось лично увидеть, в каком формате государство может и должно комплексно оказывать помощь жертвам семейно-бытового и сексуализированного насилия.
Как вам, человеку с обостренным чувством справедливости, удается сохранять самообладание в моменты, когда вы сталкиваетесь с вопиющими событиями, фактами, высказываниями? Как вы не допускаете выгорания?
С выгоранием рано или поздно сталкивается любой человек, занимающийся правозащитной деятельностью. Иначе не может быть, когда вам регулярно приходится сталкиваться с непробиваемой стеной непонимания, особенно со стороны представителей правоохранительных органов. Было очень много случаев, когда мы с коллегами организовывали и принимали участие в круглых столах, конференциях, выступали с докладами, представляли собственноручно собранные статистические данные, говорили о том, какие необходимы изменения. И что мы видели? Что ни сотрудникам Генеральной прокуратуры, ни представителям соответствующих департаментов МВД это, мягко говоря, не было интересно, ведь большинство из них – лица мужского пола, не сталкивавшиеся напрямую с насилием в качестве потерпевших или пострадавших. Поэтому, к сожалению, о какой-либо эмпатии или сочувствии жертвам чаще всего говорить не приходилось. Это одна из причин, по которым я стараюсь как можно больше транслировать информацию на эту тему, чаще говорить об этом, заниматься просвещением людей. Это работает, ведь те, кто раньше мог сказать «меня это не касается», начинают осознавать, что изменения важны и необходимы, в том числе ради благополучия будущих поколений. И так появляется понимание того, что для реальных изменений нужно объединяться, что нужна слаженная работа государства и общества.
То есть вы уже видите плоды своей коллективной работы, некий крен и позитивные перемены в общественном восприятии проблемы семейно-бытового насилия и насилия против женщин? Ощущаете ли вы, что виктимблейминга и проявлений мизогинии стало меньше, а солидарности, сочувствия и веры жертвам – больше?
Да, в особенности за последний год. Я вижу, что наш с коллегами (казахстанскими юристами, правозащитниками и общественниками. – Прим. ред.) труд не проходит даром, что мы не зря работали все эти годы над инициативами и законопроектами на данную тему, вели просветительскую деятельность. Это становится очевидным при беглом просмотре комментариев в социальных сетях, в ходе бесед с окружающими и не только. Об этом свидетельствуют и законодательные инициативы, ведь правительство тоже достаточно чутко мониторит сигналы, следит за переменами в настроениях в обществе и понимает, что само общество меняется. Люди не готовы продолжать молчать о семейно-бытовом насилии.
После убийства Салтанат Нукеновой и ряда других резонансных случаев многие смелые женщины, молчавшие годами и терпевшие в отношении себя преступное обращение, начинают говорить об этом, уходя из нездоровых и опасных отношений. Раньше им казалось, что они один на один с этой бедой, что никто им не поможет, но сейчас ситуация меняется – и это не может не вселять надежду. Безусловно, мы все еще в самом начале пути, но я верю, что мы придем к тому, к чему стремимся.
Вы стали одним из локомотивов принятия в Казахстане закона о семейно-бытовом насилии, также известного как закон Салтанат, проделав огромную работу наряду с правозащитницами, активистами и другими коллегами. Какими, на ваш взгляд, должны быть следующие шаги наших законотворцев для того, чтобы закон действительно работал, а принятые меры не оказались косметическими?
В первую очередь нам необходима реформа МВД. Кто первый взаимодействует с жертвой насилия, когда она обращается за помощью? Это представители правоохранительных органов, сотрудники полиции. Частью реформы должно стать обязательное обучение данных сотрудников, которые должны знать, как правильно и бережно, с необходимой долей эмпатии взаимодействовать с жертвой, как выстраивать алгоритм работы так, чтобы не подвергнуть пострадавшую или пострадавшего повторной травматизации. Согласно статическим данным, ретравматизация не менее опасна, чем сама травма, полученная при применении насилия, и именно она может привести к страшным последствиям, вплоть до суицида. Помимо реформы МВД и обучения сотрудников соответствующих органов необходима всеобъемлющая, оперативная и компетентная психологическая поддержка для лиц, переживших насилие. Она, безусловно, должна быть бесплатной, потому как далеко не все могут себе это позволить. Нужна бесплатная и профессиональная юридическая консультация. Иными словами, МВД, Министерство здравоохранения и Министерство социальной защиты населения должны объединиться и представить некую конвенцию об оказании помощи жертвам насилия по принципу одного окна. С одной стороны – компетентное расследование, с другой – помощь квалифицированных специалистов-психологов и содействие в трудоустройстве и социализации.
Вы упомянули, что основная часть просветительской работы должна вестись с лицами мужского пола – в первую очередь с сотрудниками правоохранительных органов, которые взаимодействуют с жертвами. Как эффективно реализовывать данную стратегию в условиях, когда еще не выросло новое поколение с другими ценностями и приходится, грубо говоря, работать с тем, что есть?
Для этого существуют различные методики обучения. Так, например, в Эстонии к жертвам семейно-бытового и сексуализированного насилия, согласно принятым протоколам, подпускают только специально обученных сотрудников: есть отдел расследования бытовых преступлений, есть отдел расследования сексуализированных преступлений и отдельно существует отдел расследо- вания преступлений против несовершеннолетних. В Казахстане же расследованием преступлений всех этих категорий, по сути, занимается один человек. Также во многих странах зарубежья сотрудников соответствующих отделов полиции специально обучают: помимо юридического образования и знания уголовного и уголовно-процессуального законодательства следователи, ведущие подобные дела, обладают навыками психологов. Поэтому необходимы обучающие семинары и обмен опытом. На самом деле это не так дорого стоит: условно, собрать по десять сотрудников из каждого региона и отправить их на обучение и повышение квалификации за рубеж, привить им бережное, солидарное и корректное отношение к жертвам насилия. Также, как я и говорила ранее, нам необходимы четкие инструкции и алгоритмы: как работать с пострадавшими от бытового насилия, как работать с пострадавшими от сексуализированного насилия и т.д. Если все будет функционировать корректно, в соответствии с принятыми алгоритмами, уверена, ретравматизации в ходе расследования можно будет избежать в девяти из десяти случаев.
В ряде зарубежных социологических теорий встречается термин rape culture – своего рода айсберг насилия, где вершиной являются эксплицитные проявления насилия, такие как изнасилование, избиение, убийства чести и т.д., а основой – повседневная виктимизация и бытовой сексизм (скабрезные шуточки, кэтколлинг и т.п.). Считаете ли вы, что для нормализации ситуации необходимо бороться не только с ситуациями, находящимися в плоскости уголовных правонарушений, но и с безобидными на первый взгляд проявлениями мизогинии?
Безусловно, ведь насилие в любом его проявлении и форме не возникает из ниоткуда и не существует в вакууме. Причиной и главной предпосылкой к его проявлению становится нормализация насилия как явления со стороны окружения человека, будь то члены семьи, друзья, коллеги, одноклассники и т.д. Активная борьба с этим, как и просветительская работа, должна вестись буквально со школьной скамьи: необходимо объяснять детям концепцию телесной автономии, приватности, границ, неприкосновенности личности, рассказывать, почему решение конфликтов и вопросов посредством применения физической силы непродуктивно, почему это тупиковый и разрушительный путь.
К сожалению, часто именно нездоровые отношения внутри семьи становятся ключевой причиной нормализации и тривиализации насилия как для тиранов, так и для жертв. Нередко женщины, пережившие жестокое обращение, признаются, что долго не уходили от абьюзивных партнеров, так как видели то же самое в своих семьях, по отношению к собственным матерям со стороны отцов и не только. То же самое происходит и с агрессорами: нередко они перенимают модель поведения у отцов, старших товарищей и других людей из окружения. Поэтому я верю, что воспитание и просвещение детей должны вестись на самом серьезном уровне, а права человека и неприкосновенность личности – быть такой же обязательной частью школьной программы, как, скажем, биология или география. Чем раньше человек узнает о недопустимости любых форм насилия, включая домогательства, сталкинг, психологическое насилие, экономическое насилие и т.д., тем больше шансов на то, что в будущем он или она будет серьезно и нетерпимо относиться к их проявлениям. Для того чтобы увидеть и закрепить реальные изменения, следует начать с образования и с того, что мы прививаем и транслируем представителям самых молодых поколений.
Впрочем, говорить об этом рано, судя по тому, что в программах казахстанских школ нет и намека на основы полового воспитания. Это в немалой степени связано с тем, что стоит в каком-либо контексте затронуть тему секспросвета, как определенная часть общества буквально встает на дыбы: вы что, собираетесь учить наших детей заниматься сексом?! Хотя, очевидно, адекватная программа полового воспитания в первую очередь призвана включать в себя информацию о репродуктивном здоровье, предотвращении ЗППП и нежелательных беременностей, личной безопасности, выстраивании границ и защите от все того же сексуализированного насилия. В итоге дети и подростки, с одной стороны, считают эту тему табуированной и «грязной», а с другой – неконтролируемо получают не соответствующее действительности и попросту вредоносное представление о сексе из порнографических материалов, в которых в том числе транслируются нормализация принуждения, пренебрежение активным согласием, различные опасные практики и не только – это также способствует укоренению ранее упомянутой культуры насилия.
К слову, об организациях, противодействующих просвещению такого рода и многим инициативам, направленным на защиту прав женщин и детей. Некоторые из них довольно успешно ведут подрывную и дискредитирующую деятельность в этом направлении, способствуют срыву принятия законопроектов, преуспели в распространении ложной информации. Какие, на ваш взгляд, способы борьбы с подобной деструктивной деятельностью являются наиболее эффективными?
Это задача государства – проводить работу с населением, заниматься правовым просвещением граждан. Если в доступной форме и на постоянной основе доносить до людей информацию, то методы запугивания и манипуляций, которыми оперируют представители данных групп, перестанут работать. Да, в 2019 году «активисты» этих движений саботировали принятие закона, который был подписан в апреле этого года, и это свидетельствует лишь о том, что неосведомленность широких народных масс оставляет огромный простор для манипуляций, в первую очередь манипуляций страхами. И бороться с распространением ложной информации можно только одним путем – путем понятных и развернутых разъяснений о законе, о том, что он направлен на защиту женщин и детей, а никак не на обратное, не на подрыв семейных ценностей. Решение только одно, и это – слаженная, крепкая, последовательная информационная и просветительская работа с населением, привлечение к ней компетентных лидеров мнений, своего рода амбассадоров.
Сейчас, на фоне происходящих позитивных изменений в женской повестке, мы видим немало примеров смелых девушек и женщин, не побоявшихся рассказать о пережитом насилии и привлечь к уголовной ответственности насильников и абьюзеров. Это коснулось и креативных индустрий в том числе. И, к сожалению, виктимблейминг, недоверие к жертвам и сомнения все еще остаются довольно распространенной реакцией на подобные дела, особенно в социальных сетях. Каким образом, на ваш взгляд, можно изменить данную ситуацию, уменьшив давление на пострадавших в первую очередь?
Важно понимать, что дела о сексуальных преступлениях и преступлениях против несовершеннолетних – это закрытая категория дел, такие процессы проходят без участия журналистов. СМИ приглашаются только на оглашение приговора. И, на мой взгляд, основная проблема связана именно с этим: как и в случае с влиянием деструктивных групп и манипуляцией данными, недостаточная информированность порождает разного рода домыслы, пересуды, сомнения. Одновременно с этим всем сомневающимся и склонным к виктимблеймингу стоит задать себе простой вопрос, чтобы все встало на свои места: для чего жертве проходить через семь кругов ада (а следствие – это именно семь кругов ада, ручаюсь за это как правозащитница и адвокат по уголовным делам) с ложными обвинениями? Если жертва женщина и столкнулась, скажем, с сексуализированным насилием, то поверьте, ни один человек в здравом уме не захочет проходить все те процедуры, которые предстоят такой пострадавшей. Не говоря уже о том, чтобы добиться справедливого приговора. Когда заходит речь о некоем шкурном интересе, поиске финансовой выгоды и тому подобном, важно помнить, что в январе 2020 года вступили в силу поправки в УК РК, согласно которым изнасилование из категории преступлений средней тяжести перешло в категорию тяжких преступлений, а значит, после возбуждения уголовного дела ни о каком примирении не может быть и речи, это просто не предусмотрено законом. Не стоит забывать и о том, что заведомо ложный донос также предполагает уголовную ответственность. Все вышеперечисленное не только делает аргументы тех, кто винит жертв, абсолютно несостоятельными, но и хорошо подсвечивает реальные причины появления таких домыслов и подозрений.
«Часто именно нездоровые отношения внутри семьи становятся ключевой причиной нормализации и тривиализации насилия как для тиранов, так и для жертв».
И здесь хотелось бы затронуть вечный и весьма болезненный вопрос отделения творца от его творчества, который также нередко поднимается в рамках как мировой, так и локальной культурной повестки…
В этом случае, на мой взгляд, всем сочувствующим таким «творцам» необходимо попытаться поставить себя на место пострадавших от действий их кумиров. Что чувствует жертва, доказавшая факт насилия, заработавшая травму на всю жизнь, пережившая страшное? Почему у людей есть склонность сопереживать «сильным мира сего», но не их жертвам, которые чаще всего (как в широко известных случаях Харви Вайнштейна, Майкла Джексона и не только) не облечены властью, влиятельностью, положением? И почему человек, совершивший страшное преступление против личности, должен продолжать пользоваться привилегиями, которые ему дает статус признанного мастера своего дела или талантливого деятеля? Какой сигнал это подаст другим потенциальным нарушителям? Пока у нас не выработается нулевая терпимость к насилию и готовность отказаться от поддержки человека, осужденного за насильственные действия, вне зависимости от его статуса, ни о какой прогрессивности и цивилизованности общества говорить мы не сможем, увы. Культура отмены должна работать. Потому что если человека сегодня осудили за тяжкое преступление, а завтра он, скажем, становится желанным гостем на светском рауте, то это нивелирует саму суть концепции ответственности и наказания.
Каково ваше отношение к термину «фемицид» и согласны ли вы с тем, что в Казахстане в настоящий момент происходит именно он?
Фемицид происходит – и происходит довольно давно. Очень четкое понимание этого появляется при изучении соответствующей статистики. Скажем, я регулярно занимаюсь мониторингом данных на сайте Комитета правовой статистики (Комитет по правовой статистике и специальным учетам Генеральной прокуратуры Республики Казахстан. – Прим. ред.), в частности, данных по убийствам, случаям доведения до самоубийства, убийствам по неосторожности и т.д. Если изучить графу «женщины» то вы увидите, что около 400 жительниц страны погибает ежегодно в результате насильственных действий в мирное время в, казалось бы, самых безопасных пространствах – в собственных домах и квартирах. Только представьте: в стране с населением менее 20 000 000 человек в полицию ежегодно поступает 100 000 звонков с сообщениями о семейно-бытовом насилии. Как иначе это можно назвать, если не фемицидом?
Считаете ли вы, что эту страшную статистику можно скорректировать, если изменить привычный подход к гендерной социализации мальчиков и девочек?
Да, ни для кого не секрет, что в Казахстане все еще существует своеобразный культ мальчиков. И что можно легко встретить женщин, девушек и девочек любого возраста с именами формата Улболсын или Ултуар (каз. «Пусть будет / пусть родится мальчик». – Прим. ред.), но едва ли вам попадется мужчина или парень по имени Кызкерек (каз. «Нужна девочка». – Прим. ред.). Многие даже не отдают себе отчета в том, насколько это вредоносно, причем для представителей всех гендеров, для всего общества и го- сударства в целом.
До тех пор пока представители мужского пола с рождения обладают привилегиями по факту гендерной принадлежности, а для женщин и девушек жизнь, напротив, зачастую превращается в забег с препятствиями, этот фактор будет негативно влиять на динамику отношений между мужчинами и женщинами.
В ряде других интервью вы упоминали преступления, которые находятся в условно «серой зоне», – это сталкинг, харрасмент и т.д., когда состава уголовного правонарушения может не быть, хотя факт применения насилия очевиден. Как вы рекомендуете поступать жертвам в таких обстоятельствах и возможно ли привлечь компетентные органы к защите своей личности от такого рода преследований и притязаний?
Правило номер один, как и в случае с другими формами насилия: не молчать. В тех ситуациях, когда подобное происходит в трудовом коллективе, необходимо по мере возможности зафиксировать свидетельства и в письменной форме обратиться к руководству. Согласно ТК РК, во всех организациях должна существовать согласительная комиссия – специальный орган, функцией которого является разрешение споров между сотрудниками. Необходимо написать заявление в согласительную комиссию, после подачи заявления ожидать ответ в течение установленного срока. В случае отказа в рассмотрении – выходить на высшее руководство, обращаться к акционерам и всеми возможными способами выражать несогласие со сложившейся ситуацией. Если вы работаете в небольшой компании, то имеет смысл обратиться в трудовую инспекцию, предать обстоятельства огласке в социальных сетях. Чем увереннее и тверже вы стоите на страже собственных прав и свобод, тем выше вероятность, что вам удастся создать прецедент и, как следствие, получить содействие. В настоящий момент Министерством труда и социальной защиты разрабатывается законопроект о дискриминации на рабочем месте, который также будет призван регулировать случаи неподобающего поведения, сексуализи- рованных домогательств, оскорблений и т.д. Надеюсь, что в ближайшие несколько лет соответствующий закон также будет принят.
Будет ли данный закон также регулировать случаи сталкинга и домогательств за пределами корпоративной и трудовой среды? Скажем, если преследователем является сосед, знакомый или вовсе незнакомец…
Если говорить о сталкинге и домогательствах за пределами рабочей среды, самым эффективным способом борьбы с ними я считаю обращение в полицию и консультацию с юристом. Часто в тех или иных действиях все-таки может быть состав уголовных или административных правонарушений, будь то оскорбление, хулиганство и тому подобное. Также в случае обращения в полицию участковый как минимум проведет беседу с преследователем, а такой опыт общения с представителями правоохранительных органов, в свою очередь, тоже может возыметь действие.
Как вы считаете, сколько времени необходимо казахстанскому обществу, чтобы прийти к выработке нулевой терпимости не только к очевидным проявлениям жестокости и тяжким преступлениям против личности, но и к менее тяжелым формам насилия, о которых мы говорили ранее?
Если учесть, что полного или почти полного общественного консенсуса в вопросе того, что семейно-бытовое насилие недопустимо, мы достигли только к 2024 году, и то после череды громких дел и трагических событий, я была бы осторожна в прогнозах. Думаю, что четыре-пять лет – минимальный срок, необходимый для таких изменений, ведь, во-первых, общество не трансформируется по щелчку пальцев, а во-вторых, для подобного рода трансформации необходима основа в виде соответствующих законодательных инициатив, первых публичных и широко обсуждаемых кейсов.
Одним словом, всеобъемлющая работа в направлении не только абсолютного и безальтернативного порицания, но и криминализации данных видов насилия.
МАКИЯЖ И ПРИЧЕСКИ: АЙНУР ЕРУБАЕВА; АССИСТЕНТ СТИЛИСТА: АДЕЛЬ АТЕМОВА.
