Берлин – город, воспетый панками. Свобода самовыражения буквально стала частью его улиц. Каким может быть стиль самого свободолюбивого города на свете? Об этом BAZAAR Kazakhstan поговорил с берлинским дизайнером Эстер Пербандт, а также о ее участии в шоу Making the Cut, жизни в Москве и о том, почему она отказывается называть свой бренд экологичным.
Интервью: ДМИТРИЙ ХАЛЛЕР DIMITRI HALLER
Фото: БИРГИТ КАУЛЬФУСС BIRGIT KAULFUSS
Креативный директор: МАРИАННА ВЕСКУ MARIANNA VESKU
Когда меня просят назвать берлинского дизайнера, твое имя первым приходит в голову.
Не в первый раз слышу это. Берлин, черный цвет, музыка, а затем еще и Бергхайн (самый известный в мире техно-клуб. – Прим. ред.). Когда кто-то открывает для себя бренд Esther Perbandt, всегда срабатывают эти лежащие на поверхности клише.
Клише?
Возможно, звучит резко, но мой покупатель устроен гораздо сложнее. Ей/ему от 40 до 75 лет, у него карьера и мне тяжело представить его/ее на рейве. Хотя…
Но «берлинская идея» может лежать в основе, в эстетике марки. Может такое быть?
Идея, которую покупатель приобретает вместе с одеждой?
Думаю, он хочет быть частью этого.
Спрошу об этом при следующей покупке. Извини, если это прозвучало грубо. Просто я часто сталкиваюсь с тем, что люди пытаются классифицировать мой бренд. А мне нравится рушить стереотипы.
Ты дитя этого города, я уверен. К слову, ты начала работать в интересные времена. Как ты вообще пришла к моде, как это началось для тебя в Берлине?
Это долгая история!
Отлично!
Я решила, что хочу быть дизайнером, в 12 лет. Друзья и родители говорили: «А-а, это… Каждая девочка хочет быть дизайнером».
Мол, это лишь увлечение, это пройдет?
Да, меня так злило, потому что тогда я твердо решила, что именно таким будет мой путь. Я выросла без телевизора, вместо мультфильмов у меня была огромная коробка с нарядами. И мне было дико весело просто переодеваться, экспериментировать с одеждой – тогда я поняла, как одежда помогает тебе перевоплощаться. Затем я училась в Берлине – в университете изящных искусств, а позже получила степень магистра в Париже. Потом последовала аспирантура в Париже, работа на юге Франции дизайнером, а затем возвращение в Берлин в 2003 году, чтобы перевести дыхание после затяжного марш-броска. Но на тот момент Берлин переживал интересные времена, и я подумала: «О, здесь что-то происходит! Возможно, я хочу быть частью этого!»
Это взросление, это классическая «берлинская история», да?
Это ее часть. Важный момент, благодаря которому моя одежда выглядит так, как она выглядит сегодня. Я выросла в Берлине в 70-80-е годы, мои родители были преподавателями. Тогда было удивительное время.
В Западном или Восточном Берлине?
В Западном Берлине, где все как раз тогда преображалось.
Было ли тяжело с родителями?
Не с родителями, но с окружающими. Например, мои однокурсники придерживались своеобразных правил вроде «Если ты спишь с одной и той же девушкой дважды, то ты уже часть истеблишмента».
Необычно.
За углом от нас находилась Коммуна 1 – эта тема висела в воздухе, это был воздух перемен. А еще сегодня я понимаю, что мама была феминисткой в понимании того времени – она никогда не носила макияж, украшения, платья и юбки, лак для ногтей, кружевное нижнее белье. Это было табу для того поколения женщин, потому что иначе тебя просто не считали образованной.
Но это же очень ограниченный подход!
Абсолютно! И поэтому я невероятно рада, что принадлежу к новому поколению. Конечно, на меня повлиял образ женщины, который был у меня перед носом всю мою жизнь. Но сейчас я часть поколения, которое гораздо проще относится к тому, как женщина должна или не должна выглядеть.
Свободнее…
Намного свободнее! Посмотри на меня: я крашусь, я могу быть женственной, но одновременно сильной и уверенной в себе. Это тот микс, который я сегодня продаю, – силы и уязвимой женственности.
Этот город и его люди, определенно, оказали на тебя большое влияние. А если говорить о дизайнерах?
Моим гуру, моим героем, пока я училась, был Хельмут Ланг. Графичность в его образах вдохновляла меня. Я говорю про Хельмута 90-х годов. В последнее же время я большая фанатка Анн Демельмейстер и, конечно, «Антверпенской шестерки».
Я не покупаю модные журналы – для меня это стало своеобразной защитой от переизбытка информации. Не скрою, порой я не могу устоять от искушения полистать их. Но сейчас у меня сложилось такое ощущение, что все коллекции выглядят одинаково. Информации становится больше, она превращается в кашу. Я решила сказать этому «стоп».
А чем ты сейчас вдохновляешься?
Еще один сложный вопрос. Творческая часть на самом деле минимальна. Я делаю все сама: я и предприниматель, и бухгалтер. И только 5 процентов работы приходится на творчество. Идеи приходят, когда я лежу утром в постели, или принимаю душ, или просто гуляю по лесу. Они возникают как пузырьки. Кто-то однажды спросил, не боюсь ли я, что в какой-то момент у меня закончатся идеи. Нет, пожалуй, это единственное, чего я не боюсь.
Ты отлично сказала: Берлин создал тебя, Москва закалила, а Париж отполировал. Можешь рассказать историю целиком?
Да, эти три города повлияли на меня больше всего. Когда я была подростком, у меня был ирокез всех цветов радуги. Это было так по-берлински. А потом случилась Москва, я была студенткой. Моя мама в тот период часто делала проекты в Москве и всегда говорила, что мне надо в Россию. Я думала: «Что? Зачем мне в Россию? Зачем мне туда ехать?»
А потом?
Потом она вернулась из поездки с одной видеокассетой – в то время это были еще видеокассеты – с показом русской женщины-модельера. Я ее посмотрела. И после этого сказала: «Окей, завтра я начну изучать русский язык, и я хочу в Россию, пройти там стажировку».
А ты помнишь, что это была за кассета?
Нет, сейчас не вспомню. На следующий день я нашла курсы русского языка и связалась с этой женщиной. Но устроиться на стажировку не удалось.
Но ты можешь хотя бы описать, что было на кассете?
То, что не увидишь сегодня. Это было так креативно. Все было по-другому. Нюдовое, коричневое, огромные головные уборы, очень романтичное настроение. С тех пор никому еще не удалось вызвать во мне похожих эмоций. И я решилась. К сожалению, с русской женщиной-модельером ничего не вышло. Но в то время я работала в одном из знаменитых нелегальных баров Берлина 90-х годов в качестве, как я всегда говорю, «официантутки» (Tresenschlampe – шутливое сленговое выражение по отношению к официанту/официантке – используется как «подавалка». – Прим. ред.). Там я познакомилась с немецким парнем, он работал корреспондентом в Санкт-Петербурге.
Я рассказала ему, что хочу в Москву. «Ты никого не знаешь?» – спросила я. «Да, я знаю там другого корреспондента, Томаса. Он живет в Москве. Позвони ему», – ответил он мне тогда. И я позвонила Томасу. Тот сказал, что знает некого Гошу, к которому я могу поехать. Томас все спланировал за меня, даже на мой вопрос: «Может, мне позвонить Гоше?» он сказал: «Не, просто купи билет и приезжай туда!»
Очень олдскульно!
Да! Никакого тебе CV, вообще ничего. Мне и спать-то было негде. Узнав про это, моя мама занервничала и сняла мне комнату у преподавательницы немецкого языка, которая жила под Москвой. Это была комната ее четырнадцатилетнего сына, сам он три месяца спал на диване в гостиной. Им нужны были деньги. И потом, потом я просто приехала к этому Гоше. Он ни слова не говорил по-английски, я – по-русски. Помогала его девушка. Тем не менее нам удалось поработать. Он следовал традициям русского авангарда 1920-х годов. И это сильно повлияло на меня. Все архитектурное, графическое, сконструированное – все шло из русского авангарда. В Москве я получила невероятный опыт. У меня были самые сумасшедшие приключения, там я поняла, что как женщина должна вырасти сама. Затем был Париж. Он меня смягчил, добавил женственности. Или, как я говорю, добавилась помада. До этого я никогда не носила помаду. В итоге эти три города создали то, что я сейчас называю sophisticated rock-n-roll.
Расскажи об экологичности – как ты работаешь с этой темой в рамках бренда?
Все началось в 2009 году. Я хотела внедрить некоторые принципы, делала три шага вперед, а затем пять назад. Не особо сработало, потому что тогда не было таких возможностей, как сейчас, не было тканей и поэтому я всегда говорила: у меня неустойчивый бренд. Я придавала большое значение, чтобы не было того, что сегодня называется гринвошинг. Я стараюсь следовать основным принципам устойчивости – у меня локальное производство (произвожу в Польше), европейские ткани, хотя даже у них не всегда можно отследить происхождение. Но я никогда не проходила необходимые сертификации, поэтому не могу с полной уверенностью назвать себя устойчивым брендом. Хотя после участия в конкурсе Making The Cut я поняла, что у меня полностью натуральные ткани. Жюри всегда делало замечание: почему у меня такие матовые ткани? На самом же деле все оказалось просто: в блестящих есть пластик, есть полиэстер или ПВХ. Это был такой момент откровения. После возращения в Берлин я сразу позвонила в Hessnatur Stiftung – Institute for Applied Sustainability. Это фонд, который сопровождает компании в направлении устойчивого развития. Мне осталось пройти еще несколько ступеней. Но мне не хочется терять творческую свободу.
Значит, это всегда баланс – между креативностью и устойчивостью?
Да, но я начинаю с малого. Например, с тканей, которые сертифицированы GOTS. Важно учитывать все моменты: откуда поступает шерсть, как она изготовляется. Шерсть – это натуральный материал, но есть фермеры, которые практикуют мьюлесинг – жестокую и кровавую процедуру по добыче шерсти. Да, у меня до сих пор есть полиэстер, но я работаю над сокращением его доли. Нельзя стать устойчивым в одночасье.
В любом случае тебе уже удалось вырваться из порочного круга сезонных коллекций…
Да, это было трудное решение. Я, как и все другие бренды, дважды в год ездила в Париж с новой коллекцией, ждала байеров, составляла календарь поставок, распродаж и прочее. В какой-то момент мне все это надоело. Я подумала: «Ну оно же все равно все черное! И в следующем сезоне все снова будет черным. Почему это должно висеть через несколько месяцев на распродаже?». Эти вещи для меня стали классикой, и они могут висеть здесь каждый сезон. Возможно, где-то я потеряла в клиентах, но где-то и приобрела. А еще устойчивость вошла и в мою личную жизнь. У меня наконец появились выходные.
Даже Анна Винтур сказала, что мода должна сбросить скорость. Я считаю, что люди думают об этом и ищут выход. Но все это противоречит капиталистической стороне моды…
И я тоже капиталист. Я продаю предметы роскоши.
Давай поговорим о Making The Cut, ты его уже упоминала раньше. Как ты вообще попала в шоу?
В январе 2019 года получила письмо от кастинг-агентства из Лос-Анджелеса с предложением поучаствовать. Ужаснулась – это же такая коммерция, совсем не мой стиль. А через несколько дней подумала: на самом деле мне нечего терять, верно? Такое внимание – это то, что нужно было моему бренду. Плюс в тот момент у меня было свободное время и я могла просто позволить себе уехать на несколько недель. И еще одна большая причина, которая в конце концов привела меня к участию, – это я. Я просто люблю свою работу. Это мое дитя. И я хочу продолжать делать это, когда мне будет 80. Но я знаю, что если я не буду стараться идти в ногу со временем и развиваться, то у меня ничего не получится. А современность – это про технологии. И если я хочу им учиться, я буду учиться у лучших. И это, конечно же, Amazon. Мне захотелось перенять этот опыт и перенести его на мой бренд, на мой язык, на мою вселенную и на мою ДНК. Все было как в исследовательской экспедиции. Я чувствовала себя астронавтом, открывающим цифровую вселенную.
Ты с самого начала знала, на что ты подписываешься? Или это был сюрприз?
Было много сюрпризов, потому что это был первый сезон Making The Cut и мне было ясно, что я не хочу ничего похожего на Project Runway. Но по разговорам поняла, что это шоу для состоявшихся дизайнеров и идея больше про развитие бизнеса. При заполнении документов встал вопрос: нужно было выбрать навык, который у меня получался лучше всего. Три позиции на выбор: рисование, крой, шитье. Я не знала, что отметить, – я ничего из этого не умею! Я не крою, не шью, просто переношу идею на бумагу, а затем на ткань, с техникой помогают люди. Меня приняли, но рекомендовали мне перед приездом попрактиковаться хотя бы в шитье.
Ты это сделала?
Нет, у меня не было времени. Я не хотела делать это в спешке. Хорошо, что оценивалось не портновское мастерство, в итоге нужно было показать эффектно саму вещь на подиуме. Хотя в этом у меня достаточно опыта, было очень напряженно.
Были ли какие-то особые моменты, которые остались в твоей памяти? Что-нибудь совершенно необычное?
Самый крутой момент случился в Musée des Arts Décoratifs в Париже, во время челленджа haute couture. Я никогда такого не делала! Ведь в течение 15 лет я всегда должна была угадывать: продастся ли это? А тут можно было отпустить фантазию в полет. Купить 20 метров тюля, 20 метров пайеток и создать платье для принцессы. Я почувствовала себя 12-летней Эстер, которая мечтает стать модельером и ее отправляют обратно на игровую площадку, где она может раскрыть себя по полной! Ну и сам показ в этом музее, ощущение того, что я презентую свою коллекцию в этих стенах, – оно непередаваемо. Я так люблю это место, на выставках я плачу. А тут я сама получила шанс презентовать свою одежду. После шоу я ушла на бэкстейдж, где не было камер, – у меня просто ручьем текли слезы. Я была так тронута: меня словно посвящали в рыцари. Точнее, я посвящала себя сама. Этот случай помог мне осознать себя, свое предназначение. Я поняла, что мне необязательно всегда думать, смогу ли я это продать. Важно иногда делать то, что велит душа, без оглядки на обстоятельства. Ведь маленькая Эстер хочет этого! Шоу научило меня быть смелой.
То, что велит душа, – это русский авангард с уходом в геометрию?
Это были мои истоки, но и я выросла. Я хотела создать своего рода защитную одежду для женщины. Что-то вроде панциря. Хотя панцирь – звучит грубо. Моя одежда как вариация военной униформы, которая дает женщинам возможность почувствовать себя сильной. Сильной и красивой.
Во время шоу тебе нужно было отстаивать свою ДНК, свои взгляды? Каково это было?
Очень утомительно. Было много встречного ветра. Тем не менее это была отличная школа для меня, потому что я должна была задаваться вопросами: «Почему я это делаю? Это то, во что я верю?». Такой, знаешь, процесс познания себя. Ты решаешь, чего хочешь именно ты. Я не выиграла, потому что сказала, что останусь верна себе. Но и это, я думаю, важное заявление для меня как для бренда. У тебя перед глазами висит миллион долларов, как морковка, а ты говоришь: «Нет, я не возьму». Мне важнее оставаться аутентичной. Но это совсем не значит, что я всю жизнь буду делать одно и то же. Просто сейчас это то, что отвечает моим представлениям о прекрасном. Я изменю свой подход тогда, когда почувствую необходимость. Но не по чьему-то указу.
Интервью, продюсер, перевод: DIMITRI HALLER; Креативный директор: MARIANNA VESKU; Ассистент оператора: PASCAL DUSOLD; Тенхническая поддержка: DIMA DOBROVOLSKIJ; Ассистент: ZHANARA MIRZAZHANOVA. Фото: пресс-офис марки Esther Perbandt.
