Этуаль Astana Opera Бахтияр Адамжан – о своих первых балетных туфлях, о том, как набрал 12 кг на карантине, какой танец считает самым тяжелым для ног, о самом романтическом поступке и о поисках казахстанского стиля в балете.
Фото: МИРАС БАЯНОВ MIRAS BAYANOV
Стиль: АСЕЛЬ ЖАНБЫРШИНА ASSEL ZHANBYRSHINA
Интервью: ДИНАРА СЕРИКПАЕВА DINARA SERIKPAYEVA
Сколько тебе было лет, когда ты получил свою первую пару балетных туфель?
Мне было 10 лет. Балетные туфли собственного производства предоставлял ГАТОБ имени Абая. Они были такие, советского образца, не белоснежного цвета, а немного желтоватые. На тот момент это был самый доступный вариант. Для начального уровня, когда мы только-только учились танцевать, они подходили. Они были довольно мягкие, чтобы мы могли чувствовать пальцы. Но нам их хватало на месяц-полтора: быстро изнашивались. Позже мы узнали, где можно достать другие балетные туфли – от брендов Grishko или Sansha, например. И, когда я купил себе хорошие балетные туфли, занимался только в них. Конечно же, они были дорогими. Кто-то мог себе позволить купить две пары. Я же старался максимально бережно к ним относиться, штопал, когда это было необходимо.
Как начало работы в балетных туфлях изменило твое отношение к себе как к артисту-танцовщику или даже как к человеку?
У нас все это происходит не так сложно и травматично, как у девушек-балерин. Когда я морально дорос до балета, начал понимать, что занимаюсь именно балетом, во мне открылось чувство духовной возвышенности что ли. Дети, которые росли в тесном контакте с искусством, отличаются от остальных детей. Я сейчас отмечаю, что позже это все дало мне свои плоды. Мы относились к жизни немного по-другому. В нас, в детях, выросших в училище, подростковой агрессии было гораздо меньше. Ее практически не было. Мы замечали много прекрасного вокруг чаще, чем другие дети, которые не соприкасались с театром и высоким искусством. Дети, которые были далеки от культуры, они были немного другие. Мы могли за себя постоять, но мы не проявляли агрессии к другим. Мы относились ко всему с легкостью. Дворовые, пацанские понятия обошли нас стороной. Мы росли в среде, где нас всегда поддерживали. Даже если кому-то нужны были балетные туфли, ученики старших классов нам помогали их найти. У нас не было школьного буллинга, желания навредить младшему, что-то у кого-то отобрать, травить. Кризис подростков в пубертатный период прошел практически незаметно. Мы словно перешагнули через него, потому что он нам был не нужен. Может, на это повлиял ежедневный физический труд с 10-летнего возраста, развитие возможностей своего тела, стремление каждый день ставить перед собой какие- то цели и достигать их. Это закаляет характер и дает четкое понимание, что все зависит от нас самих. Получается, наш характер складывался намного раньше, чем наступил пубертатный период.
Как ты провел карантин? Когда не было ни репетиций, ни спектаклей, ни публики. Твоя жесткая балетная рутина внезапно прекратилась. Строгий распорядок исчез…
Карантин меня очень расслабил. Я всегда держал себя в тонусе, а тут меня понесло, и я за полгода поправился на 12 кг. Сейчас все расскажу по порядку. У меня четыре года не было отпуска. Постоянные разъезды, разъезды, и вдруг все отменилось, началась пандемия, границы закрылись. Я наслаждался временем, которое проводил с семьей. Летом переболел коронавирусом, после поехал в аул, ел там баранину, бешбармак, сирне, куырдак, шашлыки, баурсаки, хлеб с маслом… Я уже даже начал скучать по кашам, по сбалансированному питанию. В итоге вернулся в город с весом 84 кг. И, когда открыли театры, в сентябре я танцевал «Шахерезаду». Я во время этого спектакля так устал, мне было ужасно сложно танцевать с таким весом. Давление подскочило, дыхание сбивалось, сердце колотилось, мышцы не такие эластичные, ноги отекли, живот торчит. Я втягивал живот, когда танцевал, представляешь? В тот момент мне хотелось просто сбежать! Чувствовал себя ужасно. Честно признаюсь, мне было стыдно перед самим собой и перед зрителями, которые тогда пришли на спектакль. Я вроде бы все сделал, что от меня требовалось, но плохое самочувствие подпортило впечатление. Меня еще сфотографировали для постера. И, когда я увидел свои складки, не узнал себя. У меня никогда не было такого веса. После этого я решил взять себя в руки и начал худеть. Мне не хотелось переживать этот кошмар снова. К январю я уже скинул все, что наел за карантин.
Это очень смешная история. Ты не получал необходимые кардионагрузки, которые позволяют держать себя в тонусе. До карантина это можно было получить от репетиций и трехчасового выступления. А что ты делал на карантине в первый раз? Может, начал бегать или еще что-то делать?
О, я настолько ленивый, что не хотел ничего нового открывать для себя на карантине. Когда появилась возможность лежать, я просто лежал. Я посмотрел сериал, который мне все давно советовали, – «Игру престолов». Поначалу пытался как-то заниматься. Жена мне подарила балетный станок и балетный пол. Большой театр подключил меня к своим урокам по Zoom. Это продолжалось примерно два месяца. Потом они вышли на работу, а мы до сих пор были на карантине.
Как ты думаешь, если бы о физических жертвах, которые артисты балета приносят ради искусства, было бы больше известно, это повысило бы интерес к балету? Или это, наоборот, может отвлечь от магии балета?
Сложный вопрос. С одной стороны, да, нам тяжело, но видеть в нас жертв – тоже неправильно. Наверное, я сейчас скажу что-то не типичное для артиста балета. Я лично себя никогда не считал каким-то страдальцем. Может быть, мне повезло больше, чем другим. Вот многие рассказывают жуткие истории о том, как у них не было детства и так далее. У меня было все. Я успевал и алкоголь попробовать со своими одноклассниками, где-то и покурить, и убегать из интерната, и подраться, и за девушками поухаживать, и уроки прогуливать. У меня был весь комплект обычного ребенка, но лишь с одним отличием – я занимался балетом шесть дней в неделю. Обычно, когда происходил какой-то кипеж, я всегда был там. Ко всему этому нужно относиться немного проще и с самоиронией. Да, балет – это очень сложное искусство. Ты можешь 10 лет готовиться к чему- то, а потом получить травму, которая станет несовместима с балетом. И это может сломать тебя. Когда ты в стрессе, и травмы твои заживают дольше. Такое тоже бывает. Но я к таким вещам отношусь проще. Зритель ведь не обязан знать, как нам сложно в этой жизни. Я считаю, что зритель должен красиво одетый прийти в театр, сесть на свое место и посмотреть прекрасный балет, насладиться игрой хороших артистов, красотой ног, техники, живой музыкой оркестра, декорациями. Создать для себя настроение. И в этот момент ему не нужно думать, как тяжело нам танцевать, какие жертвы мы приносим ради этого. Мы дарим легкость и красоту. Я не хочу, чтобы, глядя на мой танец, думали: «Бедняга, как же ему тяжело прыгать». Я не хочу, чтобы во мне видели жертву. Единственное, чем нам можно помочь, это чаще приходить в театр. Чем больше мы собираем аншлаги, тем лучше для всех нас, артистов балета. Балет нужно освещать со стороны позитива. Да, нам сложно. Об этом тоже важно не забывать, но не делать это основой. Когда ты артист балета, любишь себя, свое тело, ты всегда будешь заботиться о себе, чтобы лишний раз не навредить. Правильная подготовка и правильный настрой оградят тебя от травм и неприятных состояний. Это часть нашей работы, никуда от этого не деться. Надо освещать балетное искусство не со стороны, как нам, бедным, сложно живется в этом жестоком мире балета, а со стороны – как круто приходить в театр и наслаждаться танцем. Балет дарит эмоции, заставляет вас перерождаться в каждой постановке. К тому же для нас, артистов-танцовщиков, балет – это не вся жизнь. Надо давать себе отвлечься, и тогда ты сможешь дать балету гораздо больше. Не нужно доводить себя до того, чтобы балет
высосал из тебя все и тебе уже нечего было ему давать. Есть вопросы маленьких зарплат артистов балета, на что постоянно жалуются. Но это уже другая история.
Как ты думаешь, что нужно сделать, чтобы изменить ситуацию с зарплатами? Чтобы наших артистов начали ценить так же, как в Германии, Франции, России? Мне, например, обидно, что на государственном уровне искусство у нас почти не поддерживается.
В Европе и России отношение людей к театру другое. У нас и не такое большое население, чтобы театры зарабатывали хорошие деньги. Например, Большой театр в Москве, помимо городского бюджета, который выделяется, зарабатывает сам. Туда ходит очень много людей. «Большой» – это бренд России. Когда туристы приезжают в Москву, их обязывают посещать Большой театр. И для туриста побывать в этом театре – нечто особенное. То же самое в Париже с «Оперой Гарнье» или с «Венской оперой». У нас нет такой культуры посещения театров. У людей, которые приезжают в Нур-Султан, спрашивают: «А ты EXPO видел? Шар этот видел?». Вот весь наш менталитет. Есть местные жители столицы, которые в жизни не поднимались на «Байтерек». Такие люди и в театр не пойдут, разумеется. Все знают торгово-развлекательный центр «Хан Шатыр», а театр Astana Opera – не знают. Если наш обычный народ так относится к театральной культуре, то как государство этим заинтересуется? В этом вся проблема. А в Европе или Москве для обычных людей сходить в театр – это что-то возвышенное и волшебное. Приглашением в кино там никого не удивить, а вот пригласить в театр – вот где ценность. Нужно приложить усилия, чтобы достать билеты. В их театры билеты за несколько месяцев, за полгода вперед раскупают. Насколько у них народ сам возвышает искусство, что театры могут хорошо зарабатывать и жить полноценно. Но тем не менее мы сейчас воспитываем какое-то количество людей, которые любят театр. И это не люди, которым 50+ лет. Это молодое поколение, от 18 до 35. Бывает, мне часто пишут в direct в Instagram, интересуются, когда я выступаю. Люди знают наших артистов. Это приятно.
Ну, слушай, ты абсолютная звезда, и не только нашего балета, а мирового. Конечно, тебя многие
знают. Учитывая, что наши артисты балета уехали, ты единственный с такой славой остался
здесь.
Мне приятно, что меня знают и хотят идти на спектакли с моим участием. Я хочу развивать наш балет. У нас есть прекрасный театр. Почему бы этого не делать? К нам приезжают все мировые хореографы. Но самое обидное, знаешь, что? И все же поклонников у меня больше за рубежом (Южная Америка, Чили, Италия, Япония и Россия), чем в Казахстане. На Родине меня знает какая-то малая часть людей. По статистике в соцсетях, всего где-то 1000-1500 человек.
Какие изменения претерпел мужской танец в балете за последние годы?
Все развивается очень быстро. Техника шагнула намного вперед. Раньше артисты танцовщики, которые делали 6-7 пируэтов, считались чем-то неземным. Сейчас этим уже никого не удивишь. Раньше кто-то делал чисто двойной со де баск, сейчас делают и тройной со де баск. Например, если посмотреть современную спортивную гимнастику и 70-е годы, то сейчас дети 12-13 лет вытворяют такие вещи. Это что-то невообразимое! То же самое и в балете. Я иногда смотрю на подрастающее поколение и удивляюсь, как они это делают. Мне кажется, они с другой планеты. Они стоят на балансе, раскрывают ноги и что-то еще выдумывают. И ты думаешь, как он этот элемент выполнил и устоял на балансе. Мужская техника сейчас очень выросла. Но есть и другая сторона этой «медали» – теряется какая-то мужская индивидуальность. Часто начал встречать, что сейчас начинается какое-то заигрывание, копирование кого-то. Мужчина должен быть на сцене мужчиной, излучать мужскую энергетику. В балете мужчины не должны сливаться с женщинами. Ты не можешь играть Базиля и быть нежным. В жизни можно быть кем угодно, но на сцене нужно олицетворять персонажа, быть этим персонажем. Очень важно сохранять стилистику балета.
Какой балет можно назвать самым тяжелым для ног?
Это все очень индивидуально. Есть выворотные ноги, которые хорошо подходят под классический балет. У кого есть способность разворачивать ноги в положение наружу, они об этом даже не задумываются, их ноги по нужным позициям встают спокойно. У меня нет таких данных по выворотности. У меня есть мягкость и сила ног. Например, «Спартак» мне дается немного легче, чем тот же самый «Щелкунчик». Во втором случае мне приходится прививать академизм, выворачивать ноги, следить за многими деталями. Поэтому мне классические балеты даются сложнее. Современная хореография дается легче. Но это не значит, что одно сложнее, другое – легче. Они все сложные. Если ты не готов, даже какой-то элементарный минутный выход на сцену для тебя будет мукой. В балете есть один такой тонкий момент. Своей безупречной техникой ты можешь удивлять только первые 15 минут спектакля, дальше все держится на твоем актерском мастерстве, насколько ты способен вызвать катарсис у зрителя. Энергетика и актерское мастерство, с помощью которых ты погружаешь зрителя в своего героя, вот где вся магия. Это зритель ценит больше. Многие люди могут увидеть в балете свою жизнь. Ту ситуацию, через которую они прошли. В совокупности физическое состояние очень важно, но эмоциональная часть преобладает больше. Если ты без одного сделаешь второе, больше запомнят как раз таки то, чего не было. Успех балета составляет 10% твоих физических возможностей, а 90% – твоя актерская игра. Но если ты плохо выполнишь эти 10%, то зритель увидит именно их и не заметит остальные 90% твоей работы. В этом и заключается весь трагизм. Поэтому многие артисты говорят, что балет – это адский труд, ежедневные репетиции и поддерживание себя в форме.
Что ты делаешь, когда у тебя что-то не получается на репетициях?
Если у тебя что-то не получается, нужно сесть, успокоиться, подумать, почему не получается. Может быть, надо выспаться, может быть, надо отвлечься, сходить в кино, погулять в парке. А потом уже со свежей головой прийти и попробовать снова. Я часто за собой наблюдаю, если во время репетиций у меня что-то не получается, я перестаю репетировать эту часть. Потому что ты начинаешь репетировать ошибки. Ты уже не развиваешься, а ты просто репетируешь ошибку. Твои мышцы запоминают ошибку. В этот момент надо себя освободить, отпустить, отвлечься от репетиции.
Поговорим о твоей выдающейся роли в «Спартаке». Это такой героический, мужской балет. Он пышет энергией и витальной силой, доступными далеко не каждому артисту танцовщику. Главное новаторство Григоровича – его смелый поиск в области обновления хореографической лексики. Ну и конечно же, расширились пределы мужского танца. Можно сказать, что Спартак – это ты? Ты ведь тоже в какой-то степени герой.
Этот спектакль, по сравнению с другими, шагнул на годы вперед. Я его очень хорошо чувствую, да. Мне нравится его драматизм. Я люблю играть драматические роли. В этом спектакле много чего можно показать, у него очень широкий спектр. Там можно любить, смеяться, плакать, переживать, страдать, выражать агрессию. Там много моментов, где ты можешь раскрыться как актер. Трагедия, пробуждающая гнев и протест. Меня это очень сильно притягивает. И технически он поразительный. Мне повезло, что я могу делать в «Спартаке» очень много технических элементов, которые можно показать, выразить. Он позволяет вытащить многое из себя, из всех глубин души. Сам персонаж Спартак – он свободолюбивый. Я тоже не люблю, когда меня кто-то сковывает, тормозит, управляет мной. У меня есть свое я. Чужое я никогда не трогаю, но свое не отдам. В нем тоже все это есть. Ну плюс историческая составляющая. Наши предки тоже воевали за свободу. Наш менталитет на генетическом уровне воинственный. Это в нас есть. Я практически ничего там не изображал, многие качества героя есть во мне самом. Я не изображал желание быть свободным. Во мне это есть. Я люблю свободу. Я не изображал любовь. В жизни я тоже так любил, проходил через разочарования и расставания. Может быть, поэтому зрители мне поверили. Когда нам ставили этот спектакль, я старался не смотреть других артистов, которые исполняли Спартака. Я даже того же Владимира Васильева не смотрел. Ирека Мухамедова тоже не смотрел. Техническим элементам и хореографии нас учили по Михаилу Лобухину. Но по эмоциональному фону я ни у кого ничего не брал. Я не хотел смотреть других артистов, которые его исполняли, чтобы не набраться оттуда шаблонов. Я видел этого героя по-своему. Это не просто топорный герой, как может кому-то показаться. Я пытался сделать Спартака более жизненным. Мне не хотелось делать из него шаблонного древнеримского раба-гладиатора, типа я самый сильный, подниму восстание и всех вас освобожу. Я весь такой идеальный, все бежим вперед. Он, в первую очередь, человек, который тоже боится. Он тоже проявляет агрессию от безысходности. Он боялся за свою жизнь, поддался и тоже стал рабом. Я хотел показать в нем эту надежду на спасение, которая у него осталась.
У тебя есть любимый герой, помимо Спартака, которого постоянно хочется исполнять? И этот каждый раз – как первый?
Помимо Спартака я люблю танцевать «Юношу и смерть» Ролана Пети. Мне посчастливилось станцевать его три раза в Италии. Кстати, я единственный казах, которому дали танцевать этот балет. Они меня специально пригласили в Милан, для того чтобы я выступил у них. Он одноактный, идет как большой номер, всего 18 минут. Но там тоже столько всего можно из себя вытащить. Я бы его танцевал, танцевал и танцевал.
Я знаю, что ты здороваешься со сценой и просишь у нее поддержки. Это у тебя такой ритуал?
Мне кажется, мне это навязал мой педагог Ахмет Галиевич Буркитбаев. Он говорил нам всегда: «Здоровайтесь со сценой. У нее есть своя энергетика. Попросите у нее удачи для себя». И с тех пор я прошу, и она мне помогает. Я делюсь своей энергией со сценой. Какая бы сцена ни была – легендарная или новая. Я говорю: «Я знаю, что ты повидала много легендарных артистов, позволь мне тоже удачно выступить». Это не фанатизм какой-то, это просто ритуал. Возможно, я этим обманываю себя. Наверное, это делается для того, чтобы разгрузить себя от лишних мыслей. У сцены тоже есть своя энергетика. Балет дает возможность выражать себя эмоционально и тем самым помогает открывать другие стороны себя, которые в повседневной жизни открыть, исследовать мы не можем. Какую сторону себя ты открыл благодаря балету? Лучше сразу сделать хорошо, чем 10 раз повторять плохо. Дисциплина по отношению к себе и окружающим. Я не люблю ждать и не люблю, когда я кого-то заставляю ждать. Еще балет научил меня тому, что ничего в этой жизни не надо стесняться. Что-то чувствуешь, не нужно молчать, иди и скажи. Признавать в людях хорошее и говорить об этом открыто. Быть добрым к миру. Радоваться друг за друга без зависти. Всегда видеть рядом лучших людей. Мне хочется, чтобы казахстанских артистов балета, гастролирующих за рубежом, стало гораздо больше. Чтобы наших знал весь мир.
Ты любишь выступать соло или в партнерстве? Иногда же партнерство может быть проблемой. Чтобы удержать партнершу, тоже нужна определенная сила, дополнительная концентрация.
Я люблю выступать с партнершей цельные спектакли. Когда ты выходишь один, зачастую не знаешь, к какой кондиции себя подводить. И тебе надо максимально выложиться. А когда выходишь с партнершей, вы сначала танцуете адажио, раскачиваетесь, разогреваетесь, история медленно набирает обороты, ты привыкаешь к сцене. И потом, когда начинается твое соло, ты выглядишь максимально хорошо. Это как выйти из темноты на свет. Ты сначала ничего не видишь, только спустя время начинаешь адаптироваться. А когда ты сначала адаптировался, дальше тебе видно все. Это намного удобнее, чем танцевать только соло. А все проблемы партнерства искореняются во время репетиций. Крики, маты, драки происходят именно там. На сцену вы выходите в полной гармонии.
Ты смотришь видеозаписи своих выступлений?
Да, смотрю и испытываю отвращение. Мне не нравится смотреть свои выступления. Я вижу все свои ошибки, и мне стыдно за них. Я не могу избавиться от этого профессионального взгляда. Это то же самое, если часовщику принести часы. Он не будет смотреть на бренд, он вскроет их и будет смотреть внутренности. Я всегда придираюсь к своей технике. Мне все не так и не то. Свои собственные ошибки ужасно режут глаз. И в следующих спектаклях я стараюсь это исправлять.
Ты как-то говорил, что всегда и везде хотел быть первым. С чем это связано? С какими-то детскими комплексами? У тебя не типичные данные для артиста балета. Нет этих изящных длинных ног и рук. Таким ребятам, как правило, приходится больше трудиться…
Когда я был маленький, мне все время говорили, что я крупный. Толстый баурсак. И для балета я был крупноват. Но со временем я смирился с тем, что я не такой утонченный, как многие артисты балета. Но есть элементы, которые я могу выполнять хорошо, а другие – нет. У моих ног есть такие возможности, которые не могут выполнять другие ноги. И, даже когда меня кто-то критикует, я отношусь к этому спокойно. А стремление всегда и везде быть первым не связано ни с какими комплексами. У меня врожденные лидерские качества. Мне кажется, это на меня повлиял авторитет отца. Он у меня был начальником пожарной части ЧС. Он хорошо выполнял свою работу, и все относились к нему с большим уважением. Я с детства видел этот почет, и мне хотелось такого же отношения к себе. Ролевой моделью для меня была фигура отца. Я с детства видел вот это уважение к нему, авторитет, и наверное, мне хотелось приблизиться к такому.
Казахстанский стиль в балете – он какой? Вот есть русский, французский,
американский стили. А казахский – что его отличает?
Это энергетика мужского и женского танцев. Наши балерины по сравнению с европейскими более утонченные и по-восточному изящнее. Казалось бы, балет не наша национальная черта, но наши казахские балерины даже от российских отличаются. Мне хочется, чтобы наш балет был чем-то экзотичным, со своей стилистикой.
Наш балет все же относится к школе великого советского балета. И мы находимся в тени российского балета, наверное. И техники у нас схожие. Выделиться как-то сложно.
Тем не менее наш балет все же отличается. У нас больше экспрессии. Темп, подход другой. Жесты, руки у нас другие. Посмотри на Айдоса Закана. Он же наш казахский принц, который не похож ни на одного европейского принца. У него такие же красивые ноги, как у них. А технические элементы он исполняет даже лучше и красивее. Это соединение Азии и Европы, которого они не видели. Техничность азиатов, красота европейцев. Это и есть казахский стиль, наверное. В общем, я в поиске казахского стиля. И рано или поздно я его найду.
Что бы ты хотел, чтобы люди поняли о тебе как об артисте балета? Что ты хочешь, чтобы они видели в тебе в первую очередь?
Я хочу, чтобы во мне в первую очередь видели актера. Мне больше всего нравится играть персонажа актерски. Показывать смысловое наполнение. Хочу, чтобы зритель получал удовольствие не от того, как я прыгаю или вращаюсь, а от переживаний за моего героя. Любили моего героя, смеялись вместе с ним, верили ему. Когда зритель видит и чувствует персонажа – это самая высокая оценка для меня. Технические элементы бывают разные, иногда что-то может не получиться, поскользнешься, упадешь, вращение сорвешь. Мы не роботы, ситуации бывают разные. А актерская игра, переосмысление персонажа – это намного круче. Мне не нравится, когда обо мне только и говорят: «Как он классно прыгает». Балет – это же не только прыжки. Мне больше нравится играть актерски. Переосмыслять персонажа. Мне это больше удовольствия доставляет, чем выполнять голую безупречную технику.
Чего ты боишься?
На данный момент страхов и фобий у меня нет. Но с тех пор, как у меня появились дети, меня начало пугать будущее. Боюсь будущего, которое могут создать для всех нас неграмотные люди. Страх перед будущим, в котором будут жить мои дети, что их ждет. Нынешняя неизвестность пугает. Но в конечном итоге, думаю, все будет отлично. Наша страна развивается. Мы проходим все этапы развития. И придем к чему-то прекрасному.
Блиц-Опрос
Любимый бренд?
Я ношу не то, что люблю, а во что влезаю. Выбрать штаны – это для меня то еще испытание. Поэтому определенного любимого бренда у меня нет. Все, что удобно и хорошо село, становится для меня любимым.
Любимый город мира?
Я тот самый человек, который был четыре раза в Риме и не видел Колизей. Был в Париже и не был в Лувре. Когда ты приезжаешь в эти столицы мира по работе, тебе не до прогулок. Ну а вообще, к любимым городам могу отнести Токио.
Кем бы ты стал, если бы не был артистом балета?
Я был бы олимпийским чемпионом по вольной борьбе или дзюдо. Я всегда был мягкий, пластичный, умел хорошо контролировать свое тело. Меня никто не мог положить на лопатки. Когда меня забрали из борьбы на балет, мой тренер обиделся на моих родителей.
Каково это – получать похвалу от великого, гениального Григоровича?
Мне кажется, он сказал это, чтобы просто поддержать меня. На тот момент мой Спартак был не самый лучший. Но он похлопал меня по лицу, да, и сказал много приятных слов. Наверное, это признание того, что ты трудился не зря. И это признание доставляет огромное удовольствие. Я с детства хотел танцевать балет «Спартак».
Второе любимое занятие после балета?
Люблю плавать. Люблю слушать умных людей. Люблю петь, хотя знаю, что звучу ужасно.
Самое драгоценное воспоминание, связанное с балетом?
Наверное, когда я выиграл московский конкурс, который проходил в Большом театре. Олимпиада в мире балета. Я очень долго шел к этому. Там было большое давление. Это очень значимая победа для меня.
Что бы ты изменил в своей карьере?
Ничего. Все идет так, как должно быть.
Самый романтический поступок, который ты совершал?
Когда я сказал своей жене «Будешь моей женой?», без цветов и вставаний на одно колено, просто в комнате. А еще наше первое свидание. Оно было 8 марта. Мы были на гастролях в Питере. Она мне сильно нравилась, я пригласил ее погулять по городу. Мы гуляли весь день.
Когда ты понял, что влюблен в свою жену?
Когда познакомился с ее родителями. Когда я увидел ее отца, окончательно понял, что влюблен в нее. Она из семьи музыкантов, и родители у нее такие же творческие люди. Она сама по себе независимая личность, но при этом у нее есть уважение к мужчине. Когда я познакомился с ее родителями, полностью удостоверился, что она та самая.
Твое лучшее и худшее качество характера?
Неумение ждать. Это мое лучшее и худшее качество одновременно. Я ужасно не люблю ждать. Это большое обязательство перед другими людьми, но при этом всех напрягает. Такая не присущая казахам пунктуальность.
Визаж и прически: ЖУЛДЫЗАЙ АЛИАСКАРОВА; Ассистент фотографа: САУЛЕ КЕМЕЛОВА.
