Писательница Малика Атей разбирает творчество автора рисованной обложки BAZAAR Kazakhstan, художника Индиры Элиф Бадамбаевой. Как из «академического» реалистичного мира перейти в волшебный и метафорический и почему, чем больше смыслов таит в себе картина, тем проще повесить ее на стену.
Фото: АЙОНИ ХАУСТ AIONY HAUST
Стиль: АЖАР КУДАЙБЕРГЕНОВА AZHAR KUDAIBERGENOVA
Директор моды: ЛАРИСА АЗАНОВА LARISSA AZANOVA
Текст: МАЛИКА АТЕЙ MALIKA ATEY
Макияж: АИША ИСМАИЛОВА AISHA ISMAILOVA
После пятнадцати лет реализма Индира возвращается к миру метафор и фантазий, и это возвращение грандиозно. Десятки холстов, сверкающих листовым золотом, полупрозрачные морские коньки, плывущие на рассвете, зеленые хтонические гады, блюющие серыми гадами, благостные розовые небеса. Многослойный мир, загадка и вопросы. Почему она пишет теперь из работы в работу морских коньков? Скелеты рыб, слизней и ящеров с птичьей головой на глухом черном фоне?
Люди, хорошо знающие современное казахское искусство, знают Индиру другой. Ее первая персональная выставка состоялась в 2006-м, когда она только перешла на третий курс – большая редкость представить полсотни прекрасных картин в том возрасте (и распродать все, кроме изначально оставленных себе). Индира писала много цветов – цветочную тему она любила всегда, пейзажи, красивые казахские лица.
Успех второй выставки, в 2011-м, в Центральном государственном музее РК, где экспозиция заняла всю огромную обходную галерею, был еще масштабнее и закреплял за ней место большого мастера – редкий художник напишет детский портрет, сопоставимый с ее «Диной».
Мощь и нежность, молодость и мастерство. Ее натюрморты того времени сообщали подлинное спокойствие, вечную гармоничную красоту. Неудивительно, что открытки и постеры с «Колокольчиками» до сих пор востребованы в цветочных и в студии художника – сложно сосчитать, в скольких домах стоит их маленькая копия. И пейзажи – пейзажи Индиры две тысячи одиннадцатого имеют особенную ценность.
Дело в том, что Индира не писала растиражированные места; большинство изображенных ею пейзажей и вовсе не были написаны раньше. Их могли узнать и безошибочно узнавали только те, кто родился в тех краях или бывал там.
Безымянные поля бесконечной казахской шири. Она ездила в Восточный Казахстан несколько лет подряд и писала семипалатинскую природу, природу, совершенно отличную от алматинской, непривычную ее алматинскому зрителю. Песок и охра, грозовое небо на закате. Но ее поля не были провинцией и не были забытыми Богом – они существовали вне понятия центра и периферии. И наконец, тогда же Индира начала балетную серию, которую продолжит на третьей из основных и на данный момент последней выставке 2017-го. Блеск и дрожание балетных пачек, оттенки голубого, сценический свет.
Другими словами, знатоки казахской живописи запомнили реальную, земную красоту ее картин – тех, в которые можно шагнуть, тех, где можно остаться. Но так было не всегда. Выбор земного и реалистичного в творчестве Индиры – результат ее классического образования. Это живопись высокой культуры и высокого класса при аутентичном Индирином взгляде на вещи; неоспоримая, явная красота.
Зритель закономерно ожидал, что она продолжит работать в этом же стиле – скорее, не возникало сомнения, что столь отточенный стиль продолжится. Однако до знакомства с классической школой рисунки Индиры были фантастическими, многофигурными – и именно такой мир она создает сейчас. Именно такой мир ей интересен.
Исследование этого волшебного, мерцающего мира стоит начать с самого главного образа – морского конька. Он движется, странный и изумительный, воплощенное волшебство, и его нежно обнимает сутулая девочка. Их движение похоже на дрейф, но они плывут в небесах к мечте. Одна и та же модель двоится и повторяется на каждой работе с коньками, мечтательная и отрешенная. Ее поза расслаблена, мышцы не очерчены. Она смотрит на зрителя, но дистанцирована от него; она вещь в себе.
На ней жесткая белая фреза, она медленно, почти вертикально летит в праздничном рассвете, и богатый желтый, большеглазые, костистые морские коньки, ее уязвимая поза создают смутное ощущение тревоги. Если перевести взгляд на серию черных картин, этой тревоге находится объяснение: ни девочка, ни конек не живут в утопии.
Это разные части одной реальности: чудовища, пожирающие друг друга в ночном небе, и возвышенный, почти неуязвимый морской конек. В этих работах нет нарочитой сексуальности, однако они подспудно эротичны: и объятия девочек с коньками, и полуархары-полуящеры.
Анималистический символизм ценен своей емкостью: определенные качества закреплены в сознании за определенным животным, и потому посыл считывается нами мгновенно, даже если мы не сразу отдаем себе в этом отчет. Символизм может раздражать, когда он строится только на суеверии: павлины к богатству! И может быть, без Джорджа Мартина и его «Песни льда и пламени» мы бы не поняли гениальности средневековой геральдики, но, к счастью, Мартин появился в нашей жизни и открыл нам глаза.
На Индиру повлиял период, настолько отдаленный от настоящего времени, что ее живопись совершенно лишена ностальгии. Почему она перестала писать городской пейзаж? Мне кажется, потому что сама идея городского пейзажа имеет ностальгическое свойство, а Индира сознательно избегает ее. При этом она пишет «Облака» – небо над Алматой.
Облик Алматы определен в основном светскими строениями. Это не религиозный город, не город, связанный с верой. Но небо над Алматой божественно. Ранним утром длинные тени и золото, на закате золото и кучевые облака, сиреневый и желтый, полосы красного и голубого. Пандемический мир, враждебный и клаустрофобный, отбирает у нас наше небо. Вынужденное время внутри помещений, ограниченные полеты, и даже если мы не летали до пандемии много, полеты не были запрещены, и это все меняет.
Когда небо выступает фоном для коньков или рыб, Индира пишет его нарочно условно, но когда оно является самостоятельной темой, это буквально небо, мгновенно отсылающее к Возрождению. В картинах с коньками она и вовсе использует две техники: коньки, фигуры и лица имеют значительно разную степень прописанности (возможно, это сознательное несоответствие тоже добавляет к некоторой тревожности). И конечно, блеск: Индира сочетает листы потали с золотым и серебряным глиттером, и они создают разный эффект в разном освещении, ярком или приглушенном, искусственном или дневном.
Использование глиттера, столь редкое в мировой живописи, в действительности является решением более чем разумным и естественным – многие текстуры в природе сияют и переливаются. Все, что омывает вода, чего касаются лучи солнца и луны, утренняя роса на цветах и траве, капли дождя, снег. Чешуя, звезды и молнии.
О чешуе: действие «Рыб», как и всех остальных ее серий, происходит в небе, где цвет фона отражает стадии рассвета. И снова движение, но если коньки плывут вперед, а чудовища нападают зигзагами, то полет рыбок закольцован. Рождение нового дня в одной интерпретации и разговор в другой, потому что рыбки вдохновлены «Аделиной на прогулке» Федерико Гарсии Лорки: «рыбки слов твоих плывут».
Странно, но чем философичнее работа, тем лучше она несет декоративную функцию. Чем больше прочтений она может иметь, тем легче повесить ее на стену, и в этом смысле метафоричные работы Индиры работают совершенно изумительно. Трудно представить себе стену, на которой не смотрелись бы Облака или Коньки. Между тем современному художнику необходимо учитывать не только стены, но и экраны.
Вертикальный формат доминирует над горизонтальным, и, скорее всего, большинство значительных картин нашего времени будут вертикальными. Если художники взрослее тридцати совершили переход от альбомной ориентации страницы к книжной в какой-то момент сознательно, то поколению Z едва ли придет в голову расположить лист контринтуитивно, по горизонтали.
В свое время вертикальный формат отличал художников периода ар-деко – они часто рисовали афиши, часто рисовали обложки журналов, и в том числе, конечно, обложки Harper’s BAZAAR. Это было ровно сто лет назад, в двадцатые годы двадцатого века, и к этой эстетике и традиции отсылает обложка, нарисованная Индирой для настоящего номера.
На первый взгляд удивительно, что три стиля, которые представлены в ней, могут казаться одним: казахская символика, берущая начало в искусстве саков, узнаваемая рука Индиры – та же мечтательная модель, летящая верхом в звездном акварельном небе, и классические обложки Harper’s BAZAAR. Но только на первый: по сути, это все саки, и это все ар-деко, и это все Индира – им всем присущ звериный стиль, магический склад ума, блеск и мерцание, причудливые, танцующие линии. Темная сказка непредсказуемой эпохи.
Автор. Harper’s BAZAAR Kazakhstan.