Самый душевный писатель Востока Эльчин Сафарли – о том, какую из своих книг он считает любимой, почему не любит свои ранние работы, как выходил из кризиса и какие счастливые моменты любит вспоминать.
Фото: МАРИЯ ПАВЛОВСКАЯ MARIYA PAVLOVSKAYA
Интервью: ДИНАРА СЕРИКПАЕВА DINARASERIKPAYEVA
Ваша книга «Когда я вернусь, будь дома» отличается от ваших предыдущих работ. Кроме того, вы сказали, что это одна из ваших любимых книг. Почему?
Да, «Когда я вернусь, будь дома» – для меня личная книга. Конечно, все мои книги для меня личные, но эта – особенно личная. Мне нравится, как в ней повторяется атмосфера. Это история о родительской любви, об отношениях отца и дочери. Для меня это сложная тема, потому что нужно было писать о том, как отец теряет дочь. Он теряет единственного ребенка и не понимает, как с этим жить дальше. Не буду спойлерить, как сейчас говорят, отмечу лишь, что да, это моя любимая книга. Одна из любимых. Бытует мнение, что любимая книга писателя – та, над которой он сейчас работает. Но нет, у меня это не так. Мои самые любимые книги – это «Я хочу домой» и «Расскажи мне о море». Море, дом – это вечные темы, которые всегда затрагиваются в моих книгах. Мне нравится, что в этом городе, где происходит действие, всегда идет снег. Там нет солнца. Это собирательный образ. По-гоголевски – город N. В книге он называется город вечной зимы. Мне нравится их дом на берегу океана, нравится маяк, собака героев. Также мне нравятся люди вокруг героев, которые, сами того не зная, учат их чему-то. Хотя, казалось бы, чему можно научиться в 70 лет? Мне было сложно писать эту книгу, потому что там повествование идет от лица мужчины 70 лет, и меня иногда заносило. Спасибо моему редактору, которая говорила мне: «Эльчин, мужчина 70 лет может такое подумать, конечно, но так он не напишет, как ты в свои 34». Я доволен тем, что получилось из этого. Мне очень важно, что я ощущаю. Мне совсем не важны отзывы моих читателей в контексте понравится ли им то, что я написал, или нет. Я не думаю об этом. Я сейчас позволяю себе о многом не думать. Мне очень долго, на протяжении десяти лет, приходилось отстаивать свои позиции. Мне кажется, в этом и есть свобода творца. Если он начинает думать о том, как угодить публике, то все, он заканчивается. Я никогда не думаю о том, как угодить публике. Я спокойно отношусь к тому, если моя книга кому-то не понравится. В каждом отрезке жизни есть свои люди, которые пойдут с тобой, будут с тобой. Каждая написанная книга ведь тоже отрезок жизни. С каждой книгой ты другой.
Мне эта книга показалась грустной… Я прям ощутила холод этого города и пустоту в доме героев.
Странно, что вам книга показалась грустной. Знаете, моя близкая подруга прочла эту книгу и тоже сказала, что она очень грустная. Но я так не считаю. Я вижу в ней безумное количество света. Из окна в темной комнате. Мне кажется, она очень кинематографичная. Когда я ее писал, в определенных главах я ее словно под театр подстраивал. Я люблю театр, книги, потом кино.
Многие режиссеры говорят, что у Стивена Кинга в голове стоит кинопроектор. Поэтому его книги так любят экранизировать, они очень кинематографичны.
У меня тоже в голове есть кинопроектор. Я вижу в своей голове раскадровки. Я вижу кадры, потом их снимаю с прищепки и образую в слова.
Несколько лет назад у вас был кризис. Вы молчали два года, ничего не писали. Вы говорили, что у вас была переоценка ценностей. Расскажите, как вы вышли из этого кризиса.
Это был период, когда мне казалось, что то, что я делаю, бессмысленное и пустое. Это был такой отлив, но потом наступил прилив, и эта волна принесла с собой новое. Для меня это был резкий и нелегкий переход. Мне пришлось проделать очень много работы в вопросе выстраивания отношений со всем – с миром, с делом, которое ты делаешь. И как итог я написал книгу, которая очень сильно отличалась от предыдущих работ, – «Я хочу домой». Там затрагивается какой-то мой религиозный поиск. Я не религиозный человек, но в тот момент мне было нужно пройти этот вопрос, чтобы понять истину. Я искал ответы во внешнем мире. Но этот кризис спровоцировал изменение направления к самому себе. Я понял, все важные вопросы и истины, эти Рай и Ад – это все внутри тебя. А все, что внешнее, – это отражение тебя. Сейчас для меня важнее свобода. Свобода того, что ты делаешь. Сейчас я практически не делаю того, что не соответствует моему внутреннему импульсу.
Вы как-то говорили, что первые книги, которые вас прославили, вам не нравятся. Вы их не любите. Почему не любите?
Мне не нравится, как они сделаны. Редактура, обложки, содержание… Я их сам писал, я принимаю их как отрезок моей жизни. Без этих книг не было бы меня сегодняшнего. Но, если бы была возможность этого не делать, я бы это не сделал, наверное. Тогда я писал книги на каких-то рефлексах и не думал о том, что это будет жить долгое время после меня и влиять на людей. Сейчас я не то что стал выбирать, о чем буду писать, а для меня стала важнее ответственность за свое слово. Тогда было очень много рефлексии, а рефлексия ни к чему хорошему не приводит. Это такие скачки вверх-вниз. У меня сложные отношения с моим ранним творчеством. Я был бы рад, чтобы этого не было. Я принимаю «Сладкую соль Босфора» как старт. Эта книга была абсолютно наивной, чистой, воздушной. Мне было 23 года, во мне бурлило это чувство нежной любви. Мне так хотелось об этом рассказать. Вот ее я принимаю.
А вот все, что было написано потом… сложно. Не принимаю. Это для меня одна из болезненных тем. Знаете почему? Не потому, что я чего-то стесняюсь. Нет. Кто-то из тех, кто узнает обо мне, например из нашей с вами беседы, заинтересуется моими мыслями и захочет прочесть какую-нибудь мою книгу. И вот он возьмет и купит «Я вернусь», а после прочтения пренебрежительно скажет: «Что это вообще за книга?». И в итоге поставит на мне штамп: «Он пишет про ванильную нежность». Но это ведь не так. Я бы хотел, чтобы взяли «Когда я вернусь, будь дома» и прочитали ее.
Но ведь многие писатели, художники и режиссеры не любят свои ранние работы. Это нормально, разве нет?
Думаю, другие переживают не до такого уровня, как я это переживаю. У меня много книг и большинство из них ранние.
А как вы относитесь к критике ваших книг? Читаете рецензии, они вас задевают?
Обо мне никогда не пишут хорошо. Раньше они меня задевали, сейчас уже нет. Я не думаю о негативных отзывах на свои книги. Они всегда будут. Это нормально. Ты не можешь нравиться всем. Страшно было бы, если бы твое творчество нравилось всем. Я просто не люблю, когда навешивают ярлыки. Когда могут прочитать мою какую-нибудь раннюю книгу и сказать, что он весь такой – ванильные романы для девочек. А это не так. Меня это задевало. Но потом я перестал переживать. Оттого что я переживаю, ничего не изменится. Я продолжаю делать то, что я делаю. Делаю это с любовью. Это самое главное. Я стараюсь расти как автор. Я болезненно отношусь к каким-то повторам. Даже на своих встречах с читателями в одних и тех же регионах я не делаю одно и то же.
Вы как-то говорили, что, когда пишете книгу, становитесь раздражительным. Сейчас так же проходит процесс создания новой истории?
Я это говорил давно. Сейчас такого уже нет. Не могу сказать, что это какая-то гармония. Я считаю, что гармония неподвластна человеку. Это вообще не наша энергия. Возможен баланс. Когда ты знаешь, где что у себя нужно подтянуть. Я верю в баланс. Его возможно достигнуть. Я лучше стал слышать себя. Знаю, что мне нравится, что не нравится. Поэтому раздражения уже нет.
Писательство изменило вас в лучшую сторону или наоборот?
Да, писательство сделало меня лучше. Во-первых, оно открыло для меня очень много возможностей. Начиная от духовных, заканчивая финансовыми. Во-вторых, благодаря этому делу я встречаю огромное количество интересных людей. Это самое огромное счастье! А сколько друзей мне подарило это дело моей жизни. В каждом городе, куда я еду с туром, у меня есть по несколько друзей.
У вас есть чувство соревновательности в написании книг? С конкурентами, например?
У меня нет конкурентов. Я не рассматриваю свое творчество как соревнование. Я, скорее, участник марафона на длинные дистанции. В марафоне ведь все бегут как могут, у каждого свой темп. Они это делают ради себя. В марафоне главное – победить себя. У меня есть любимая книга – «О чем я говорю, когда говорю о беге» Харуки Мураками. Она о преодолении себя. Она настолько про меня в этом вопросе. Я ни с кем не соревнуюсь, я просто бегу свое количество километров, сколько могу. Не пытаюсь никому понравиться. Было время, когда пытался, сейчас уже нет. Когда мы в балансе с самим собой, это и есть счастье. Соревноваться с кем-то штука бесполезная.
Вы говорили, что ваши книги в некоторых местах автобиографичны, вы описываете моменты, которые с вами произошли. Как вы считаете, вы их объективно описываете, судите?
Нет, не думаю. Я сужу только со своей колокольни. Эту же ситуацию кто-то может прожить совершенно по-другому. Есть люди, которые воспринимают мои книги как наставления. О счастье, о работе над собой. Но на самом деле я не претендую на это. Я никого не наставляю. Это диалог с самим собой. Когда я говорю «отбрось прошлое» – это я говорю себе. Не у всех получается преодолеть какое-то внутреннее отчаяние. Я не пытаюсь преуменьшить или преувеличить чью-то боль. Я считаю, что бы в жизни ни произошло, все нужно принимать мужественно. Жизнь стоит того, чтобы ее прожить счастливо. Как бы ни было сложно, хорошего всегда больше.
У вас есть такой момент, к которому вы все время хотите возвращаться? Один из счастливых моментов жизни, который хочется проживать снова и снова?
У меня есть несколько таких моментов. Я люблю момент, когда я надеваю свои кроссовки и иду на берег Босфора. Даже сейчас я думаю об этом – вернусь домой в Стамбул и пойду к Босфору. В моей повседневной жизни много таких моментов. Еще я люблю счастливые моменты детства. Сейчас прочитаю вам фрагмент из моей книги («Расскажи мне о море». – Прим. ред.): «Моя картинка о детстве — абшеронский берег, пустой, осенний (песок уже коричневого цвета и отчетливо сохраняет следы), с заколоченными несезоном кафешками, одинокими зонтиками-грибами. Дует ветер. Соленый и эмоциональный, но учтивый. Мама держит меня за руку, стоим на берегу, смотрим вдаль. Мне пять лет, одет в куртку отца, синюю, на несколько размеров больше – спадает с плеч. Ветер перебирает каштановую густоту маминых волос. Рука у нее смуглая, с просвечивающими сквозь тонкую кожу синеватыми венами, ногти с вишневым лаком. Не говорим. Под (не помню каким) забавным предлогом мы сбежали от всех, в свою тишину. Она у нас была одна на двоих. А может, мы просто одинаково ее ощущаем?.. Мама достает из кармана желтое яблоко и, опустившись на колени, протягивает мне. «Тишина – самое ценное, что у тебя есть, Эльчин». Вот этот момент, который меня всегда уносит. Я там легко застреваю.
Кто из современных писателей самый значимый, на ваш взгляд?
Несмотря на то что Чехов не современный, но он сохраняет свою значимость и актуальность по сей день. Всегда. На глобальном уровне у меня очень грустные мысли по этому поводу. Мне кажется, все гениальное уже давно написано. Но и сейчас есть много хороших авторов. Мне нравится индийская писательница Арундати Рой. Она очень сильный автор.
Наверное, вам уже много раз задавали этот вопрос, но не могу не спросить. Как вы относитесь к тому, что вас называют вторым Орханом Памуком?
О, пресса очень любит нас сравнивать. Видите, опять, лишь бы какой-нибудь ярлык навесить. Знаете, это все началось тогда, когда я пришел в литературный мир. Потому что о Стамбуле писали только я и Орхан Памук. Но я болезненно отношусь к подобным сравнениям. Я все же считаю, что у него свой читатель, у меня – свой. Но мне лестно, что меня сравнивают с нобелевским лауреатом. Он хороший автор. Но наше сравнение основывается только на том, что мы оба пишем о Стамбуле. Вот и все.
Одно сравнение мне безумно приятно – это когда меня ассоциируют со Стамбулом. Вот это меня никогда не огорчает. Для меня честь быть причастным к этому великому городу. У меня есть одна знакомая, она работает в туристическом агентстве, и к ней часто приходят туристы и говорят: «Покажите нам места, о которых писал Эльчин Сафарли». Я очень радуюсь этому.
Вы как восточный писатель хорошо знакомы с восточными традициями. Вы сами из восточной страны. Как вы относитесь к такому ритуалу, как кража невест?
Я считаю это абсолютным невежеством. Некоторые восточные традиции построены на невежестве и необразованности людей. Не хочу никого обидеть, но мне кажется, воля человека всегда важнее. Я знаю, что и в Азербайджане есть случаи, когда лечить депрессию ходят к бабулькам. Если у нас болит желудок, мы идем к гастроэнтерологу, если депрессия – надо идти к психотерапевту. И никак по-другому. Раньше много чего происходило, это часть культуры, я это принимаю. Но с каждым поколением нужно становиться лучше. Не стоит наступать на одни и те же грабли. Украсть понравившуюся девушку, потому что иначе она не выйдет за тебя замуж? Это же глупо. Образованный, разумный человек не будет красть чью-то дочь. Мы должны стремиться к качественному образу жизни.
Как вы считаете, любовь – это привычка?
Любовь – это выбор. Любить себя, мир… стараться любить людей. Хотя это очень сложно. Любить свой город, любить свою землю, где ты вырос, любить свою культуру. Ты всегда выбираешь между любовью и нелюбовью. Ты можешь ненавидеть или любить. Можно ненавидеть своих прошлых партнеров или быть благодарным им. Даже плохой опыт что-то в тебе раскрывает. Я всегда выбираю любовь.
