Казахстанка Айгуль Нурбулатова – уникальная девушка, единственная в своем роде. Мало того что она успешная операторка, снявшая восемь полнометражных фильмов, так она еще и завсегдатайка крупнейших международных кинофестивалей. Премьеры ее фильмов дважды состоялись на Каннском кинофестивале («Так себе зима» Ольги Коротько, In Flames Заррара Кахна), затем был Токийский («Мадина» Айжан Касымбек), Берлинский (она участвовала в программе Berlinale Talents) и фестиваль в Локарно («Жоктау» Аруана Анартаева). Она называет себя мастером спорта по дебютантам, а мы – первооткрывательницей новых, особенно женских имен. Кинокритик Галия Байжанова поговорила с ней о феминизме, равноправии и боевом характере. И узнала, каково снимать в Пакистане, есть ли женская солидарность и зачем нужны экстремальные съемки.
Фото: НУРЛЫБЕК НУРСЕЛИНОВ NURLYBEK NURSELINOV
Стиль: РУСЛАН ЛИ RUSLAN LI
Интервью: ГАЛИЯ БАЙЖАНОВА GALIYA BAIZHANOVA
Айгуль, ты уже сейчас сняла целых восемь полнометражных фильмов – и почти все это дебюты или вторые картины, получается…
Получается, я мастер спорта по дебютантам.
А может, это потому, что большинство твоих режиссеров – женщины? Они с тобой чувствуют себя комфортнее и увереннее что ли… Ведь мужчине надо сначала доказать, что ты не просто так занимаешь самую высокую позицию на площадке.
По-разному. В каких-то моментах было важно, чтобы оператором была женщина, как, например, в моем пакистанском фильме, где есть сцена, где героиня в душе. Там ничего такого не было, но, учитывая религиозность их общества, кто это может снимать, кроме женщины? Но в целом, думаю, всем режиссерам важно, чтобы на площадке был диалог, чтобы мы совместно что-то сделали, а не так, что оператор начнет всех учить и говорить: знаешь, так не снимается.
И ты: в смысле, не снимается?
Так и есть. В авторском кино можно снимать как угодно, у всех свои подходы. Я в этом плане гибкая, пытаюсь не да вить опытом или просто мои коммуникационные скиллы развиты достаточно, чтобы слышать режиссера. Не знаю. Но я вижу, что людям со мной, видимо, комфортно, раз они возвращаются – с некоторыми мы сделали уже по второму проекту.
Получается, и для женщин есть плюсы в этой «мужской» профессии?
Вот эти гендерные сравнения меня преследуют с того самого момента, как я выбрала эту профессию, сначала все говорили, что одни мужчины работают, это тяжело, ты не справишься, у тебя не получится. А когда начало получаться, стали говорить обратное: ну все понятно, ты же женщина, вас специально продвигают, у вас же свои кинофестивали. Так вы определитесь – мне сложнее в кино оттого, что я женщина, или проще? Если честно, мне кажется, что в операторском мастерстве не сильно важен пол.
Как это, не важен, ты же ведь любишь ручную съемку, вот сколько камера весит?
Это зависит от обвеса, дополнительной оптики, в общем, от ситуации, но примерно 12-20 кг.
Чего? 20 килограммов?
Но ты же не держишь ее постоянно, а только во время мотора, как только звучит: «стоп», всю технику забирают. Со стороны моя работа выглядит примерно так – я недолго держу камеру, несколько секунд, потом ее забирают и 5-8 мужчин носят за мной все мое оборудование по площадке.
Но, согласись, если ты метишь на фестивали, то сейчас престижно приглашать женщину-оператора, еще лучше, когда вся команда женская, разве нет?
На фестивале Camerimage – это лучший в мире фестиваль для операторов – в 2024 году возник скандал, связанный с высказываниями директора фестиваля Марека Жыдовича. В своей статье для журнала Cinematography World он критиковал петицию, призывающую к увеличению числа женщин-операторов на фестивале, утверждая, что это может привести к включению «посредственных» работ за счет действительно выдающихся. А когда стали разбираться, выяснилось, что женщин всего 4 процента стало. Раньше цифра была близкая к нулю. Но 4 процента все равно капля в море. Если такой нарратив существует на топовых, европейских фестивалях, то что там о наших говорить.
Действительно…
Может, периодически кому-то из кинематографисток и перепадает оттого, что к женскому кино относятся теперь серьезнее, но процент женщин в индустрии все равно очень мал. А когда при вручении наград подчеркивают пол и сообщают о якобы воцарившемся гендерном балансе, это обесценивает награду, как будто тебя подгоняют под тренд. Типа не такая уж и крутая работа, но раз ты женщина, то вот тебе статуэтка.
А ты бы из женской солидарности сняла кино?
Если человек дебютирует, то на определенную дозировку этой самой женской солидарности я согласна. Я готова вписаться в проект, но мне надо видеть, что со стороны режиссерки сделано все, что в ее руках. Она не опустит руки и не бросит этот фильм на полпути и доведет его до конца.
Надо сначала убедить тебя в своем стремлении снимать кино?
Да, я, как оператор, много вкладываю в проект, всю свою силу, энергию, видение. Тем более если режиссер начинающий. Там, помимо своей работы, приходится делать еще параллельно несколько других работ и не хочется, чтобы все эти усилия были зря. Если фильм не завершили или завершили, а он нигде не вышел, режиссер там что-то смонтировала, ей не понравилось, показала маме и она сказала: молодец – и на этом все. Меня такое не устраивает. Это значит, что мы впустую потратили время и зря корячились на площадке. Такой судьбы своим фильмам я не хочу.
«КОГДА ПРИ ВРУЧЕНИИ НАГРАД ПОДЧЕРКИВАЮТ ПОЛ, ЭТО ОБЕСЦЕНИВАЕТ: ТИПА НЕ ТАКАЯ УЖ И КРУТАЯ РАБОТА, НО РАЗ ТЫ ЖЕНЩИНА, ТО ВОТ ТЕБЕ СТАТУЭТКА».
Сейчас поняла, что у тебя парадоксальная карьера, ты решила пойти в «мужскую» профессию, более того, добилась успеха, причем в такой патриархальной стране, как Казахстан. Другие свои фильмы снимаешь тоже на Востоке: Пакистан, Турция, Кыргызстан.
Согласна, это забавно. Но с Пакистаном, где мы снимали In Flames («В огне»), который потом попал в «Двухнедельник режиссеров» Каннского кинофестиваля вообще интересная ситуация сложилась. Поскольку я светлая, меня воспринимали там как белую иностранку, у которой прав как бы «больше», чем у обычной пакистанской женщины. Тем более они меня пригласили как иностранного специалиста. Я шучу, что ощущала себя там не как женщина, а как средний пакистанский мужчина.
Но ты же целый отдел возглавляешь из мужчин – человек пять-шесть, как они там это пережили?
Нормально. Был один небольшой разговор, касающийся технического момента, мне один из членов команды попытался сказать, что так нельзя снимать, а когда я напомнила, что оператор-постановщик – я, давай без этого, он чуть-чуть надулся. Но потом об этом узнало начальство и сделало ему замечание, что он нарушил субординацию. И все вопросы снялись. У них там продюсер была, кстати, женщина.
Этот фильм об уязвимом статусе женщины в Пакистане, а как ты себя там чувствовала?
Мы месяц жили в Карачи, и, как себя там ощущают женщины, я не знаю, потому что на улицах их вообще не видно. Да и не было возможности целиком погрузиться в их ментальность, ведь мы были на съемочной площадке весь день. К тому же Карачи – особенный город, даже местные говорят, что это приемный сын Пакистана. Это мегаполис, в который поместилось бы все наше население, и он отличается от всей страны. Женщины там в большинстве своем покрытые, но есть те, кто в джинсах, кроссовках. Алкоголь запрещен, но, если сильно постараться, можно найти места «для своих».
Кинематографисты его найдут везде…
Да, плюс та часть команды, с которой я общалась: режиссер, продюсеры – довольно обеспеченные ребята. И меня поселили в богатом районе – в прекрасном доме с мраморным полом, мы работали в очень красивом офисе с двором-садом. Когда я была в гостях у родителей одного из постановщиков, меня впечатлил парк из нескольких машин, богатое убранство дома, люди играют в гольф, крокет. Молодежь говорит о деколонизации, феминизме. Они тоже борются с колониальным влиянием, кто-то живет очень хорошо, а кто-то на грани бедности. В общем, все как у нас.
У тебя из восьми полнометражных проектов – как минимум четыре премьеры были на крупнейших кино фестивалях, дважды Канны, Токио, Локарно. Такое ощущение, что ты нацелена работать за границей.
Так и есть, я действительно хочу строить карьеру на международном уровне, ведь тогда у меня есть возможность работать по всему миру. С нашей экономикой и курсом доллара снимать авторское кино сложно, при этом большинство авторских проектов – это копродукция, деньги собираются с разных стран.
Тебя пригласили в голливудское агентство талантов United Talent Agency, которое работает с лучшими операторами мира, что из этого получилось?
Пока мы только обсудили возможное сотрудничество и попытались найти общие проекты. Но, чтобы получать заказы на съемки, нужно переехать к ним поближе – это LA или хотя бы Лондон…
Почему не переехала? Я слышала, что тебе уже предлагали снимать сериалы в Турции и Греции.
Да, но по датам мы не сошлись. Видимо, придется переезжать, но пока не хочется. Мне нравится наш регион, нравятся коллаборации с кинематографистами соседних стран. Так получилось, что весь прошлый год я была сфокусирована на Центральной Азии – снимала не только в Алматы, но и в Ташкенте, в Бишкеке.
В прошлом году ты сняла один полнометражный фильм и целых пять коротких метров…
Да, но нагрузка этого года мне не совсем понравилась, может, неправильно распределила силы, устала, немного выгорела. Мой комфортный темп – два полных метра в год с крепким, спокойным препродакшеном.
О чем твое новое кино? Оно же снималось совместно с россиянами?
Там копродукция нескольких стран, в том числе: Казахстан, Турция, Чехия, Польша. Проект называется «Малика», снимала его дебютантка, режиссерка родом из России Наталья Уварова. Она неслучайный человек в кино, у нее большой опыт, долгое время она работала вторым режиссером, например, у Германа-младшего. Наташа прекрасно пони мает, что такое производственный процесс, достаточно комфортно себя чувствует на площадке, не боится ее, как бывает у дебютантов. И нам было приятно работать вместе.
А там действия происходят в Казахстане?
Да, главная героиня – девочка-ингушка по имени Малика. По сути, это история ее взросления в казахстанском или, если хотите, центральноазиатском сеттинге. Ее родители давно в разводе, и мама второй раз выходит замуж, а по их законам – в этом случае ребенок должен остаться с семьей отца. Мы смотрим, как девочка-подросток пытается со всем этим справиться, ведь, с одной стороны, привычная ей обстановка и комфорт, с другой – счастье ее мамы. Команда год делала рисчерч, ездили в Ингушетию, говорили с местными, познакомились с нашими ингушскими сообществами, актеров собирали со всего СНГ. Кино сделано аккуратно, с уважением ко всем культурам.
Мне это напомнило работы кавказской школы Сокурова…
У меня это был первый вопрос: почему так? Если кратко, то сценаристка этого проекта ингушка, если более подробно, то режиссерке был интересен процесс – ей было любопытно исследовать, как проходит взросление девочек в более традиционных обществах.
В одном своем интервью ты говоришь: я работаю в кино, но я не синефил. А что, так можно было?
Можно. Нет, кино я люблю, но я не синефил по сравнению с теми людьми, которых называют себя синефилами, даже если сравнить с вами – критиками. Я не отсматриваю, как вы, все новинки, но оценить качество кино могу легко. Очень мне отзывается то же иранское кино, например «Семя священного инжира» Мохаммада Расулофа – это мощная картина. Когда была на Berlinale Talents в прошлом году, посмотрела документальный фильм иранской режиссерки Фарханаз Шарифи – My stolen planet («Моя украденная планета»). Она, оказывается, с детства любила снимать – просто на телефон – и вот из этих архивов сконструировала кино о своей жизни, а получилось о стране тоже. Вчера там люди танцевали дома, веселились, пели, сейчас эта культура будто бы ушла, и ведь в этом хоумвидео целая культурная эпоха и изменения всей страны.
А чем ты тогда вдохновляешься, если не классикой и кино нет времени смотреть?
Много чем. Я помню, как-то читала интервью оператора Роджера Диккинса (дважды лауреат «Оскара», работал с братьями Коэнами и Дени Вильневым) и он сказал, что порой вдохновляется фотографиями из интерьерных журналов, там по-особенному выставлен свет. Действительно, там же кладезь того, как работать в замкнутых пространствах.
А есть операторы, за чьей работой ты неустанно следишь, знаменитый Любецки, например, или Диккинс, которого ты упомянула…
Мне было интересно услышать, как работает польская операторка Иоланата Дылевска, которая снимала фильмы Сергея Дворцевого. Оказывается, она учит своих студентов делать камеру одушевленным персонажем. Как камера относится к герою? Она его любит или ненавидит? Она его стесняется или, наоборот, ведет себя вызывающе, провоцирует? И движения камеры в кадре зависят именно от ее «отношения» к герою. А ведь я делаю так же! Поэтому мне тяжело делегировать ручную съемку кому-то, сложно объяснить, как снимать – почему этот кадр должен быть чуть более пошлым и сексуализированным, а этот необходимо снять так, чтобы чувствовалась настоящая любовь к персонажу. Это на интуитивном уровне.
Всем женщинам, а особенно актрисам, важно, как они выглядят, и редко кто бывает доволен собой, ты показываешь им снятое?
Тем, кому это не подойдет на пользу, – нет, тому, кто, посмотрев, сможет сделать выводы и улучшить игру, могу. Но стараюсь избегать этого, режиссер ведь все контролирует – ему виднее. Могу показать, если какая-то техническая вещь, человек, например, делает определенные движения, которые выходят за рамки кадра.
А есть правила, как снимать женщин?
Если мы хотим подчеркнуть красоту и смягчить какие-то несовершенства, то операторы обычно максимально высветляют женщин, поэтому весь свет направляют на лицо. Мужчин снимают чуть иначе, часто им ставят боковой свет, чтобы создать дерзкие тени. Этим часто пользуются модные журналы или на постерах заметно, что мужчинам и женщинам по-разному выставили свет.
Можно актрису сделать специально непривлекательной?
Можно, тут все зависит от самой истории и поставленных режиссером задач. Для одних сцен используется мягкий свет, для других – более жесткий.
Все время вспоминаю операторскую шутку. У одного спрашивают: у тебя жена красивая? А он: смотря как свет выставишь.
Я снимаю авторское кино, которое на грани документального, поэтому мы никого намеренно не гламуризируем и не украшаем. В пакистанской ленте была актриса, которая играла маму, она все ходила и переживала, что смотрится полной. Я говорю: да, вы смотритесь такой, но я не вижу в этом ничего плохого, вы ведь играете мать, а кто такая мать? Здесь это не модель с обложки, а женщина, после объятий которой вам становится хорошо. От нее пахнет уютом, теплом, домом. Она весь фильм пытается спасти дочь – бегает вся в поту, макияж течет, да это не офигенно эстетично, но это жизнь. А в жизни есть мешки под глазами, морщины и неидеальный вес.
А как быть с другими сценами, где нужно выглядеть привлекательно, а как выглядеть, если «мотор», предположим, утром и машина забрала в 4 утра…
В «Малике» есть такая сцена: у одной из героинь был слегка утомленный вид, но она приехала с хорошей новостью и по сценарию чувствует себя офигенно, это должно передаваться через экран, поэтому мы заморочились, чтобы добиться нужного результата. Наша героиня там потрясающе выглядит.
ПИДЖАК, БРЮКИ, ВСЕ DINA TAYAU; ТУФЛИ, СЕРЬГИ, ВСЕ СОБСТВЕННОСТЬ СТИЛИСТА
Я вот узнала, что ты, оказывается, такая экстремалка – и под водой снимала, и на параплане тоже. А это сложнее, чем обычные съемки? Или это только кажется?
Я всегда даже на самый необычный запрос говорю режиссеру: сделаю. Хотя еще понятия не имею, как я это буду снимать. Про подводную съемку у нас в универе была только теория, из которой помню лишь то, что, если мы будем снимать кораллы, нужно использовать красный фильтр. Все. Я стала звонить коллегам, спрашивать, мне сказали, что для этого нужна команда чуть ли не из 20 человек и бешеный бюджет, и я решила сама придумывать.
Ноу-хау от оператора малобюджетного кино…
Ага. Мы снимали в бассейне, но, чтобы не отражалась плитка, утопили сначала черную ткань. Сначала мне осветители сказали: это невозможно, материал всплывает и ложится над поверхностью воды. Я посоветовала использовать для нее грузики. Получилось. Чтобы погрузиться, мне тоже пришлось надевать пояс с грузом, иначе тоже всплывала, ведь, чтобы держаться под водой, нужно использовать руки, а они заняты камерой.
Актриса Мадина Акылбекова рассказывала, что это было физически сложно и для тебя… Ты за кадром проделывала сложную работу и плавала еще и с техникой.
Да, в этой сцене актриса была обнажена – она сказала, что, кроме оператора, никого там не должно быть, поэтому я сама ныряла вместе с ней. Свет мы установили сверху, использовали недорогую камеру и подводный кейс, и я каждый раз погружалась вместе с исполнительницей главной роли. Было тяжело, но мы справились. Мне потом рассказывали, что была одна коммерческая съемка под водой, где было задействовано пара десятков человек, а оператор забыл замедлить кадры и ничего не получилось. По-разному бывает.
Опять гендерные стереотипы, но говорят, что женщины не экстремалки по своей природе…
Если говорить о тех, у которых есть дети, то, наверное, да, женщины более ответственные. Но я сама не хочу иметь детей сейчас, да и вообще, я, наверное, чайлд-фри. Говорят, это меняется с возрастом. Но мне 31 – и это уже не подростковый максимализм, это мой выбор. Мне и без того достаточно тяжело поддерживать свое ментальное состояние, а ребенок – это большая ответственность. Я объективно это не вывезу, и с моим образом жизни это никак не сочетается. Я не живу по какому-то графику, у меня нет четкого режима. Рано встаю, потому что нравится утренний свет, поделаю свои дела и могу лечь в обед спать. Вечером вечно какая-то движуха начинается. В общем, в концепцию классической семьи это не вписывается.
В одном из твоих интервью ты говоришь про свою нейродивергенцию с потенциальным работодателем. Я думала, это скрывается обычно.
У нас – да, есть стигматизация, но там речь шла о голливудском агентстве. Я рассказала про свои СДВГ и аутизм, для них это нормальная ситуация, они отнеслись с пониманием и попросили рассказать, как они могут сделать нашу коммуникацию более комфортной для меня.
Не хочу обесценивать, но ты не очень похожа на человека со спектром…
Часто это бывает незаметно со стороны. Это бывает разных форм, людям трудно принимать нейроособенности, потому что мало информации об этом. К тому же я читала, что у девушек средний возраст диагностирования СДВГ – это 30 лет, у мужчин – четыре годика.
Потому что медицина мужская более изученная?
Это во-первых. Во-вторых, девушки раньше учатся маскировать эти свои особенности, чем мальчики, ведь все черты, которые характерны для аутизма, – застенчивость, молчаливость, погруженность в себя – считаются «правильным» женским поведением.
Но с нейроособенностями, наверное, сложнее работать?
Да, говорят, что почти 80 процентов бездомных – нейроотличные люди. Это связано с тем, что рабочая среда часто не приспособлена для них – постоянные выгорания доводят до депрессии – а она ведет к увольнению. Но с работой в этом плане мне очень повезло, потому что она творческая, а в нашей среде эти, скажем, «странности» не осуждаются и я могу не маскировать их. Но если бы я работала в корпоративной, офисной среде, то мне было бы гораздо сложнее.
Ты, я знаю, феминистка, а взялась бы за работу, если бы по смыслу она противоречила твоим принципам?
Зависит от проекта и контекста. Мои взгляды не означают, что я буду снимать только истории похожих на меня героинь. Но если я увижу, что в сценарии у женских персонажей очень поверхностные функции, то браться за проект не буду. Когда выбираю, я выбираю историю, а потом стараюсь сделать все возможное, чтобы она реализовалась. К своей работе я отношусь довольно критично, постоянно выискиваю свои ошибки, подмечаю кадры, которые хотела бы переснять.
Из всех моих последних лент, которые я видела, мне нравится то, как я поработала в In Flames. Там было только три кадра, которые мне не понравились, и два из них – это не мои досъемки с дрона. Но мне бывает сложно оценить свою работу объективно.
Когда смотрю фотки на красной дорожке и со съемочной площадки – это как две параллельные реальности…
Да, наверное, красные дорожки специально придумали для того, чтобы кинематографисты не забывали, как они выглядят.
Про фестивали все понятно, а есть ли какой-то дресскод на площадке?
Есть. Операторы чаще всего одеваются в черное. Это самый нейтральный цвет – в нем ты не будешь так сильно отражаться в стеклах, на тебя не будет свет падать и ты не будешь столько внимания привлекать. На голливудских площадках вся группа должна быть в черном, ведь, если даже ты там где-то промелькнешь, деталь черного цвета на постпродакшене всегда проще убрать, чем деталь другого цвета. Если же ты в белом или в чем-то очень светлом, это может быть проблематично. Нежелательна и любая цветная одежда, потому что твоя зеленая футболка может дать ненужный зеленый рефлекс, то есть отражение света.
Сколько тонкостей…
Поскольку чаще всего мы снимаем на улице, то у меня обязательно головной убор – кепка с козырьком покороче для ручной камеры, если снимаю через вьюфайндер (то есть видоискатель). Если через монитор, то подлиннее. В зимнюю погоду три слоя влаговыводящей одежды, включая термобелье и флис.
И фирменный «кинолук» – валенки с фуфайками…
Да, потому что в кино иногда ты только и делаешь, что ждешь мотора. Плюс обувь не должна скрипеть, чтобы не усложнять работу звукорежиссеру.
Вот это требования к дресс-коду…
Если на улице снимаем зимой, то я использую «кошки», чтобы не поскользнуться. Если упаду, то минус камера.
Но по итогу эти временные жертвы ведь того стоят? Потом фестивали, если повезет – билеты в бизнесклассе, хорошие гостиницы, креветки с шампанским. Я слышала, как ты рассказывала о своей первой по ездке на Пусанский кинофестиваль…
Да, моя жизнь действительно очень контрастно выглядит, в какие-то дни ты где-то выживаешь на небольшой площадке в горах в холоде и голоде, в другие дни у тебя рейс на другой континент, тебя селят в классном отеле с рум-сервисом и прекрасными видами, ты можешь одеться в свой любимый фрак или оверсайзный пиджак, блистать на дорожке.
Звучит заманчиво – и как будто бы совсем другой мир…
Если быть честной, то я и на площадку крашусь каждое утро, по крайней мере легкий тон. Конечно, одеваемся мы там удобнее, но все равно стараюсь выглядеть хорошо. Как-то собраннее себя чувствуешь, а во-вторых, я это делаю из чувства солидарности с актерами. Ведь они должны быть при параде, даже если спали всего несколько часов. Однажды одна актриса сказала, что ей очень приятно видеть оператора в опрятном виде и она чувствует в этом от меня поддержку. Мы ведь часто находимся очень близко к актерам, и не хочется смущать их своими мешками под глазами или неприятным запахом.
В тебе так много разных людей живет – с одной стороны, ты погружена в свой какой-то мир, с другой – ты
хорошо слышишь других, ты в чем-то жесткая, но и
гибкая, резкая, но людям комфортно с тобой…
Я же говорю, моя жизнь и мой характер очень контрастны.
Тогда мой завершающий вопрос. Ты бунтарка, можешь вступить в конфликт с преподавателем, который пытается тебя дискриминировать, не боишься открыто выражать мнение – даже если речь о фонде или о казахском павильоне в Каннах, который оплачивал поездки целой делегации, но не нам – тем, кто ездил туда работать. Как думаешь, получилось бы стать оператором, если бы не твой характер?
Оператор-постановщик – одна из четырех ключевых позиций, и это подразумевает, что ты возглавляешь целый департамент и по-любому должны быть какие-то лидерские качества. Если сидеть с устаревшими установками, что какие-то профессии не для женщин, в чем-то мужчина больше тебя знает, то можно так и просидеть на одном месте всю жизнь. Но это точно не я.
ПРОДЮСЕР: ДИНМУХАММЕД КЕРИМОВ; ПРИЧЕСКА: АЛИХАН НИЛЬДИБАЙ; МАКИЯЖ: ДЖАМИЛЯ ОМИРБАЕВА.
