Фантастический рассказ в средневековых декорациях.
Текст: МАЛИКА АТЕЙ MALIKA ATHEY
Иллюстрации: ИНДИРА ЭЛИФ БАДАМБАЕВА INDIRA ELIF BADAMBAYEVA
Неслыханная щедрость. Его Божественное Всесвятейшество Маавфен Третий даровал лучшим представителям Тигарена земли на плодородном острове Доннар. Оказаться на Доннаре – великая честь, и ваш покорный слуга, никогда не бывавший там, едва ли сможет подобрать верные слова, чтобы описать его красоты и богатства. Одно я могу отметить, и вы поймете, насколько удивителен этот край: на моей долгой памяти лишь во второй раз самые достойные жители Тигарена получают право переселения на Доннар.
– Не я дарую им изобилие, не мною создана награда, – исполненный скромности, как он исполнен величия, молвил высочайший патриарх. – Я лишь передаю веление Небесного Царя, – с этими словами он приложил ладонь к лантановой ветви воллемии, знаку Всевышнего. И хотя эта щедрость превосходила любые чаяния, какие посещают немногих из нас в секунды огромного тщеславия, Его Божественное Всесвятейшество посчитал необходимым организовать к тому же пир в честь награжденных. Мы начали подготовку заранее, с копчения ценного полупрозрачного мяса морских буйволов. Мы привезли нежный лавандовый сыр с Юга и черный северный сыр, терпкий и твердый. Мы ощипали двадцать дюжин розовых кукушек и поставили их в печи с самого утра, чтобы к часу празднования их мясо стало мягче паштета. Мы сбрызнули фиолетовые устрицы кислым соком диких ягод нгистау, и из ореховой муки мы испекли хрустящее украшение на пышный торт с горьковато-сладкой начинкой. Мы разлили в графины двенадцать видов вин, над самым крепким из них вился блестящий белый дым, а самому молодому было четыре сотни лет. Нет большего счастья, чем занятие добрым трудом, и не властна усталость там, где нет презрения к труду простому. Глубокой ночью накануне торжества, когда рядом с юными братьями, совсем недавно принявшими наш священный обет, я полировал столовые приборы, ко мне обратился мой давний знакомый: он нес большую ответственность за приготовление запасов для предстоящей дороги в Доннар. Выдающиеся деятели и их семьи отправлялись в этот прекрасный край сразу после пира, и корабль был уже полон бочек и сундуков с провизией. Он просил подсобить – путь предстоял неблизкий и кое-чего все еще не хватало. Я был польщен доверием, оказанным мне, и принялся читать списки необходимого со всей внимательностью. О, списков на столах лежало немало. Не все они относились к моей части, но, желая исключить и малую возможность упустить нечто важное, я проглядывал каждый: вы знаете, как это бывает: в нижней части листа или сбоку порой проведена черта и за ней следуют пункты, забытые в основных списках.
Служение – наш долг. Мы посвящаем себя службе, способствование делу Его Божественного Всесвятейшества, а значит, воле Самого Царя, – наша единственная обязанность.
Составлявший их мог торопиться, и наверняка, а мог и совместить разное на одном листе с целью экономии бумаги, и разве за такое можно порицать? Так или иначе, я нашел многие полезные сведения, вчитываясь внимательно, и отдал братьям указания: на корабль теперь принесли все недостающие продукты. Знакомый горячо поблагодарил меня, хотя, право, не следовало: служение – наш долг. Мы посвящаем себя службе, способствование делу Его Божественного Всесвятейшества, а значит, воле Самого Царя, – наша единственная обязанность. В день пира, в шумный день, когда тяжелые скатерти покрыли ряды столов и куверты нашли свои места, когда от печей шел жар и тонкий запах муската плыл поверх холодного и острого запаха гвоздики, я заканчивал приготовление любимого пирога Его Божественного Всесвятейшества. Пирог этот требует особого тщания: он выпекается в форме ветви воллемии, ветви изящной и вытянутой, и никак нельзя, чтобы тесто, поднявшись, нарушило первоначальную форму. Только вот нельзя и насытить его чрезмерным количеством муки и так добиться строгой формы, тесто должно быть мягким и таять во рту. Более того, очищенные от кожуры ягоды речной голубики должны богато заполнить его изнутри, но ни в коем случае не просвечивать, пока нож не коснется пирога – вот тогда начинке положено вытечь. Я готовил пирог и в год, когда Его Божественному Всесвятейшеству дали этот высочайший титул. Я готовил его в год, когда закончились Праведные Походы, я готовил его в тот самый год, когда мудрость Его Божественного Всесвятейшества уберегла народ Тигарена от опасных волн смуты. Я готовил его теперь, и впервые за все это время я рискнул изменить его рецепт. Руководя работой кухни, я не видел, как проходит пир, однако совершенно точно знал, что он, вне всякого сомнения, проходит на том высочайшем уровне, единственно достойном хозяина, гостей и повода, – я узнавал это по лицам тех, кто относил в зал подносы, груженные угощением, и возвращался с выражением едва уловимой гордости, я слышал равномерный, веселый шум прекрасного застолья. Любимый пирог Его Божественного Всесвятейшества следовало подать ближе к концу, горячим.
С большой осторожностью я вынул пирог и положил его на фарфоровую тарелку – какой был бы ужас, если б его ровная золотистая корочка треснула от перемещения! Я промокнул лицо фартуком, взял тарелку и вышел из кухни. Я должен был идти быстро – коридор, соединяющий кухню с торжественным залом, длинен и, если двигаться излишне аккуратно, пирог остынет. Два или три раза на меня чуть было не налетели юноши, мчавшиеся с подносами с пустыми тарелками за новыми порциями, – в секунду, когда они понимали, какое блюдо чуть было не разрушили, в их глазах вспыхивал страх, затем они опускали головы и, бормоча просьбы простить их, быстрее уходили прочь, чтобы я не запомнил их лица. Но я запомнил их лица. Я запоминаю лица с первого взгляда и навсегда – как бы они ни менялись, сколько бы следов ни оставляло на них время, я всегда узнаю человека, виденного мною однажды. И когда я вошел в зал – великолепный зал с колоннами из зеленого камня, держащими тяжелый, сложно украшенный потолок, – среди прочих я сразу увидел лицо молодой женщины, совсем простое, если не считать ярких синих глаз. Я ожидал увидеть ее здесь, ее имя значилось в списке семей награжденных. Она сидела с очень прямой спиной, то и дело улыбаясь широким тонким ртом, возле высокого человека с узкой темной бородой – этот человек был известным астрономом. В главной галерее Тигарена висят пейзажи Доннара – на одном из них изображена высочайшая астрономическая башня, она выше и расположена лучше любой другой на Тигарене. Можно вообразить себе нетерпение этого человека скорее отправиться туда! В другой пир я бы испытывал прекрасное чувство удовлетворения – проходя мимо столов, я то и дело слышал похвалу еде, – но теперь я боялся, что нечаянно выдам свое волнение или, хуже того, что пирог обманет ожидания Его
Божественного Всесвятейшества и он не станет его есть. На мгновение мы встретились с ним глазами, я понял, что пирог уже кстати, и не мешкая утвердил его перед ним. Маавфен Третий разрезал десерт, и жидкая начинка вытекла на блестящую тарелку. Он отрезал небольшой кусочек, собрал им нежную темную голубику и попробовал на вкус – вкус, если пирог мне удался, должен был иметь только вкрадчивую, вовсе не тяжелую сладость. Маавфен Третий съел следующий кусок и еще один, пока от безупречно приготовленного пирога не осталось и крошки. На том пир подходил к концу, и оставалось последнее, важнейшее распоряжение. Согласно закону Тигарена, отмеченные для переселения на Доннар лишь тогда получают право отправляться, когда Его Божественное Всесвятейшество сожжет список их имен. Пока список не обратился в пепел, переселение не может быть осуществлено. Главный помощник уже подносил свиток с именами Маавфену Третьему, на столе горели свечи – он мог протянуть руку к любой и подарить избранным жизнь, несравнимую с жизнью простых тигаренцев. Но, прежде чем помощник успел передать ему свиток, руки Маавфена Третьего затряслись. Затряслось и тело, затем голова, рот тщетно набирал воздуха. Наконец, тряска прекратилась, и вместе с тряской была закончена и жизнь Его Божественного Всесвятейшества. Зал обратился в испуганные крики.
Они не отправятся в ссылку на далекий скалистый остров, где холодные дожди сменяются беспросветной метелью, где в бедных хибарах ютятся лучшие созидатели Тигарена, неугодные Его Божественному Всесвятейшеству.
Даже ум, никогда не помышлявший о тяжком преступлении, невольно создает сейчас иную конструкцию, в которой отравление не связано крепкой, явной нитью с отравителем. Ум этот требует объяснения, и я попробую дать его кратким и полным. Мне не избежать наказания, ибо я виновен. Я не смею прятаться от положенного мне: я не отрекаюсь от всего, во что верил с восемнадцати лет, однако же до обретения веры я совершал разные поступки, и один из них я скрыл. Я скрыл дочь, рожденную до принесения обета, не позволяющего слугам Господа иметь семью. Ее мать погибла при родах, я отдал младенца на воспитание доброй бездетной паре и больше не виделся с ней. Я не зову ее своей дочерью – не я растил ее. Я не смею гордиться высоким положением ее почтенного супруга – не я собирал ей приданое. Но я увидел ее имя и взял на себя право; я увидел ее лицо, столь похожее на лицо ее давно ушедшей матери, и утвердился в решимости. Женщина и астроном никогда не поедут на Доннар. Они не отправятся в ссылку на далекий скалистый остров, где холодные дожди сменяются беспросветной метелью, где в бедных хибарах ютятся лучшие созидатели Тигарена, неугодные Его Божественному Всесвятейшеству. Я не был на Доннаре и не могу его описать – но вчерашней ночью, проглядывая бумаги, я увидел неладное. Я увидел, что туда везут теплые вещи и солонину, я увидел
карту, на которой нет ни астрономической башни, ни садов, только горстка одноэтажных домиков да сараи. Я узнал, что капитану приказано оставить пассажиров на острове, развернуть корабль и уже не возвращаться. Человек, не осведомленный о власти решений Маавфена Третьего, выскажет предположение, что были иные способы остановить переселение, я и сам перебирал их все, и ни один не смог пообещать мне твердо, что женщина и астроном не окажутся на Доннаре. С разочарованием в себе я признаю также, что не сумел бы остановить Его Божественное Всесвятейшество ради десятков обреченных людей, лишь присутствие одного имени заставило меня идти на непростительные меры. Но все же я надеюсь, оставляя после себя эти строки, что слова мои будут услышаны. Что Тигарен узнает правду о Доннаре и возвратит суровому острову его совершенное одиночество.
Автор. Harper’s BAZAAR Kazakhstan.
